На следующий день император пожелал ознаменовать победу над м-ль де ла Кост и в присутствии всего Двора преподнес ей в дар перстень. Императрица разразилась рыданиями и скрылась в свои покои, громко хлопнув дверью. В этой очаровательной атмосфере ожидали прибытия папы.

Две недели подряд Жозефина устраивала сцены, допускала крики, орошала слезами носовые платки. Наконец, Наполеон не выдержал и согласился расстаться с Анной.

— Ты желаешь, чтобы она уехала! Ладно! Она уедет! Но я ставлю свои условия. Первое: дождаться, пока ее тетка прибудет из Парижа, чтобы сопровождать ее отъезд; второе: ты примешь ее на большом вечернем приеме.

Императрица побледнела. Этикет запрещал лектрисам покидать внутренние помещения. Требование императора могло вызвать унизительный для Жозефины скандал. Однако императрица согласилась, понимая, что это единственный способ отделаться от Анны.

Она была вознаграждена за это унижение.

В один прекрасный день, Анна, под опекой тетки, села в карету, чтобы вернуться в Париж. Обе женщины горько плакали. Каждый поворот колеса удалял их от вожделенной и, казалось, обретенной фортуны, а будущее представлялось в мрачном свете.

К счастью, путешественницы получили некоторую «разрядку» — в лесу около Модана их изнасиловали разбойники.

До самого Парижа женщины не могли прийти в себя…

Наполеон выдал замуж Анну де ла Кост за месье Левавассёр, главного сборщика налогов департамента Мэнэ-Луар. Супружество не обуздало пылкого нрава экс-лектрисы, которая стала любовницей — последовательно — русского дипломата, министра Пруссии и, наконец, царя.

После отъезда Анны император не имел досуга, чтобы завести новую любовницу.

Приготовления к коронации занимали все его время, и охотиться за девицами в коридорах миланского дворца Наполеону было недосуг.

23 мая он получил вожделенную железную корону. Послушаем рассказ мадам Аврийон, присутствовавшей при коронации.

Император был коронован в кафедральном соборе, в одном из великолепнейших памятников архитектуры современной Италии. Собор был декорирован в итальянском вкусе. Большая часть драпировок из газовых и креповых тканей. Церемония была величественной. Императрица сидела на трибуне, с которой все было великолепно видно. Я была чуть ниже, перед трибуной членов императорской семьи.

Железная корона, которой, как считают историки, был коронован Шарлемань, должна была стать короной императора.

В момент коронации император взял ее обеими руками, не возложил, а глубоко надвинул на свою голову и произнес пронзительно звучным голосом:

Бог дал мне корону. Горе тому, кто ее тронет!

Эти слова известны всему миру, но никто не знает, что обряд коронации железной короной, частью которой стали эти слова, Наполеон утвердил позже. А еще не знают и не могут даже вообразить те, кто не были очевидцами, выражение липа императора в этот момент — он сиял от радости.

После коронации, подумав, что как правитель Франции и Италии он имеет право содержать двух фавориток и обнаружил, что на данный момент у него нет ни одной. Окинув взглядом придворных дам, он сразу же пришел к выводу, что искать надо в другом месте.

Он нашел подходящую метрессу благодаря празднествам, которые устроила Генуя в честь объединения лигурийской республики и французской империи.

Генуэзцам пришла счастливая мысль — на чествовании Наполеона собрать самых красивых горожанок Генуи группируя их только по приметам красоты — и знатных дам, и буржуазок, и актрис.

Красивейшей среди них оказалась Карлотта Гаццани, дочь танцовщицы, никогда не бывавшая в салонах, но царственной осанкой и элегантностью превосходившая знатных дам.

Послушаем мадам Аврийои:

«Я никогда не видала, — пишет она в своих мемуарах, — таких правильных и неотразимо привлекательных черт. Даже женщины не могли оторвать глаз от ее лица, чем больше па него смотрели, тем сильнее подпадали под власть его очарования. Полные нежности глаза казались бархатными; взгляд ласкал и притягивал каким-то таинственным магнетизмом. Очаровывало ее лицо, а не фигура: неплохо сложенная, она все же была полновата…»

Талейран, большой знаток по части метресс, решил, что эта дама подходит на роль фаворитки, и расхвалил ее достоинства Наполеону.

Наполеон слушал с блестящим взглядом. Потом он начал ходить большими шагами но гостиной, насвистывая военный марш. Время от времени он останавливался, чтобы задать дипломату вопрос по анатомии Карлотты:

— Каковы груди? Ноги? Ляжки? Зад? Колени?

Невозмутимый Талейран отвечал на все вопросы серьезным и безличным тоном гида, описывающего архитектуру церковного собора.

По мере того, как описание становилось все более полным, Наполеон ускорял шаги и, все более возбуждаясь, стал походить на обезумевшую крысу, мечущуюся в ловушке. Вдруг он остановился и приказал свистящим шепотом:

— Доставьте ее немедленно!

— Придется обождать несколько дней, Сир, — с улыбкой возразил Талейран.

— Почему?!

— Мадам Гаццани недавно завела любовника и очень им увлечена…

— Француз?

— Да, Сир!

— Имя?

— Месье де Тиар, Сир…

Так дважды император с неприятным изумлением обнаруживал своего камергера в постели избранной им женщины… Он решил, отложив все дела, добиться желанных милостей, но известия о военных приготовлениях Англии помешали ему немедленно завершить эту галантную авантюру. Вынужденный вернуться во Францию, он принял решение, которое вызвало много толков:

Карлотта Гаццани была назначена придворной лектрисой Жозефины, вместо м-ль де ла Кост.

Поскольку прекрасная генуэзка не знала ни единого французского слова, назначение ее показалось довольно экстравагантным; впрочем, императрица терпеть не могла чтения.

Жозеф Тюркен добавляет лукаво:

«Что касается императора, то он мечтал только о том, чтобы листать с новой лектрисой страницы книги любви, а для такого чтения французский язык не был необходим. Зато она знала итальянский, он тоже; итальянский язык — язык любви, и они должны были понять друг друга».

В июне Наполеон сел в карету и отправился в Сен-Клу, он был там через восемь дней. Еще через неделю приехала мадам Гаццани, к великой радости месье Тиара, который решил, что император чрезвычайно добр. Скоро он в этом разубедился.

Император вызвал его и поручил ему дипломатическую миссию с приказом отбыть немедленно и в Сен-Клу не возвращаться. Камергер был в полной растерянности, но император просветил его, добавив небрежным тоном:

— Вы попали в немилость, и, может быть, догадаетесь — почему.

Потом он встал, с победоносным видом выпрямился во весь свой небольшой рост и, мысленно уже наслаждаясь прелестями Карлотты, расстался с удрученным месье Тиаром.

Вечером Наполеон вызвал м-м Гаццани в маленькую комнату специального назначения.

Бдительная Жозефина немедленно узнала о новой связи своего супруга. Разъярившись, она решила захватить его врасплох и убедиться собственными глазами.

"Однажды у Императора было рандеву с этой дамой, — пишет Констан, — он приказал мне дежурить в моей комнате и всем, даже ее Величеству, говорить, что он работает в кабинете с министром.

Свидание происходило в маленькой комнате, очень просто убранной, с двумя выходами — на лестницу, ведущую в спальню императора, и еще одним выходом на узкую плохо освещенную лестницу, которой пользовалась мадам Гаццани. Едва они оба оказались в этой комнатке, появилась императрица. Она вошла в пустую спальню императора и спросила меня, где ее супруг.

— Мадам, император занят сейчас, — он работает в кабинете с министром.

— Констан, я хочу войти.

— Невозможно, мадам, я получил формальный приказ от Его Величества и не могу нарушить его даже ради Вашего Величества. Она удалилась недовольная, более того — разгневанная, но через полчаса вернулась, задала тот же вопрос, и я вынужден был повторить тот же ответ.