Мне показалось, что услыхав эту фамилию, отдельно сидевший человек с бородкой клинышком едва приметно перемигнулся с кем-то. Но я продолжал спокойно рассказывать, как досрочно окончил это училище в марте 1940 года и был направлен в распоряжение командующего Западным пограничным округом в город Львов; оттуда - в 16-й кавполк, а в марте 1941 года в 97-й пограничный отряд, в котором и застала меня война.

На второй день войны меня направили в 4-й мотострелковый полк НКВД СССР в город Киев на должность начальника связи. В составе этого полка я более двух месяцев оборонял Киев по восточному берегу реки Ирпень. В ночь на 19 сентября мы оставили по приказу Верховного командования оборону, затем взорвали на реке Днепр мосты и, ведя непрерывные бои, продолжали отход на восток, не зная, что уже находимся в окружении вражеских войск. Под станцией Барышевкой, при переправе через реку Трубеж, два наших батальона (третий батальон охранял украинское правительство) попали в засаду, и почти все мои однополчане погибли. Уцелевшие после боя разбрелись кто куда. Я решил пробираться к линии фронта, попутно стараясь собрать разведданные о противнике. Но дойдя до Сум, понял, что соединиться со своей регулярной армией не удастся и надо продолжать борьбу здесь, в тылу врага.

Когда я узнал от людей, что около Путивля или Глухова действует какой-то отчаянный, то ли десантный, то ли партизанский отряд, я повернул к Путивлю и стал разыскивать этот отряд. В хуторе Чернобровкине меня схватила путивльская полиция, приняв за ковпаковского разведчика... Местные девушки, работавшие в Путивле в столовой, помогли мне удрать. И вот наконец, на третий день после побега, я догнал в селе Уздице группу партизан, но, приняв их за полицию, выдал им свою "легенду" - кто я и откуда. А когда понял, что это - не полиция, а партизаны и стал просить тех хлопцев взять меня с собой, они уже не поверили мне. Но спасибо им, хоть привезли сюда, в штаб. И я рассказал все, что мне удалось узнать о противнике за время моих странствий по его тылам.

- Это все? - закончив рассказ, услышал я за спиной тот же красивый мужественный голос.

За все это время меня ни разу не прервали. Четыре человека, сидевшие напротив, за столом, все записывали.

- Ну, что ж!.. - продолжал черноусый военный за моей спиной. - Пусть его отведут обратно в караульное помещение.

Я встал и молча направился к двери, недоумевая, почему меня ведут обратно к арестованным, даже не задав ни одного вопроса. Только придя в караульное помещение и оставшись наедине с собой, понял: видимо, партизанское командование решило запросить по радио соответствующие органы, действительно ли я тот, за кого себя выдаю. "Что ж, это даже лучше! - обрадовался я. - Пусть проверят!"

А в это время в штабе (как мне рассказал сам Ковпак, уже несколько месяцев спустя) происходил следующий разговор:

- Ну как ваше мнение, товарищи? - спросил комиссар Руднев.

Ковпак долго молчал, потом сказал сухо:

- Шось вин дуже багато знае про нимцив... Може, боны и послалы його до нас?

- У меня такого впечатления нет, - возразил сразу Руднев. - Знает он действительно много. И сведения его очень ценные. Но ведь человек этим специально занимался. А пограничники народ толковый. Это я знаю по Дальнему Востоку. Их ведь специально учат!.. Так что, если он пограничник...

- То-то и оно: если!.. - Ковпак строго посмотрел на Руднева. - А хто из нас може за это поручиться?

- По-моему, Сидор Артемович, говорил это лейтенант вроде искренне, осторожно заметил начштаба Базыма. - Только не понятно: откуда он столько знает про немецкие гарнизоны? Если бы все это можно было как-то проверить!.. Но в наших условиях это невозможно.

- Почему невозможно? - возразил опять комиссар. - А я считаю - можно. Давайте вызовем его еще и предложим ему вторично рассказать все сначала. Если то, что он нам сообщил сейчас - придуманная легенда, то он обязательно на чем-нибудь себя выдаст!

- Давай, - согласился Ковпак.

Часа через полтора меня вызвали снова. Зайдя в задымленную горницу, я увидел опять тех же шесть человек, точно в тех же позах. Будто никто и не сходил со своих мест.

- Садитесь, - сказал дружелюбно, после моего доклада, черноусый стройный красавец, скрестив руки на груди.

Я сел на табуретку точно так же, как и в первый раз, лицом к четверке, тотчас ощутив всем своим существом все тот же гипнотизирующий взгляд за спиной.

- Расскажите, пожалуйста, нам, молодой человек, еще раз о себе все по порядку, - услышал я сзади уже хорошо знакомый мне голос.

"Неужели не верят мне?! - подумалось с обидой. Решили на чем-то словить". И я опять начал свой рассказ. Опять меня никто не остановил, не перебил, не задал ни одного вопроса. Все четверо, сидевшие напротив за длинным столом, старательно записывали каждое мое слово. А когда я закончил, меня - вопреки моим ожиданиям - снова отправили в караулку...

- Ну, как? - спросил комиссар опять, когда меня увели из штаба.

- Ты знаешь, Сэмэн, - сказал Ковпак, - придраться к этому лейтенанту - не придерешься. Но Лысенко доложил о нем совсем другое. Правда, Лысенко любит прибрехать про свои геройские заслуги. Может, и на этого лейтенанта-пограничника лишнее наговорил?.. Всэ ж-таки оставлять этого лейтенанта в отряде я боюсь!..

- А что же нам с ним делать? - озабоченно спросил Руднев. - Ведь если его опасно оставлять в отряде, то и отпускать тоже не безопасно! Что же будем с ним делать?..

Наступила долгая пауза. Потом Ковпак, пожевав губами, как-то хрипло сказал:

- Значить, придэться пустыть в расход.

- Ну, знаешь ли!.. - возмутился комиссар. - Как это "пустить в расход"?! А может быть, он настоящий патриот?! Пришел к нам с открытой душой, чтоб вместе бить врага, да еще принес такие важные сведения о противнике, а мы его - в расход!..

Руднев так разволновался, что начал быстро ходить по комнате.

- Нет, брат, на это я никогда не соглашусь! - заявил он категорически. - Да если мы будем расстреливать всех честных людей только потому, что у кого-то, видите ли, появилось смутное подозрение, так немцы нам спасибо скажут!.. Нет, этого нам с тобой народ никогда не простит! Никогда!

- А шо ты предлагаешь? - спросил Ковпак.

- Надо его еще поспрашивать, - ответил Руднев. - Проверить, по возможности, каждый факт. Ведь он учился в разных местах, а у нас в соединении народ - со всех концов страны!.. Им сразу будет видно: правду говорит человек или врет?

- Ладно, - сдался опять Ковпак, - давай проверим по фактам.

...На следующий день, часов в одиннадцать утра, меня вызвали в третий раз. "Может быть, уже получили подтверждение из Москвы, из управления пограничных войск?" - думал я, идя к дому, в котором находилось командование партизанской части. Мне даже в голову не приходило, что партизаны не имели связи с Большой землей.

Увы!.. И в этот раз меня ждали те же шесть человек. Увидев их на прежних местах и в тех же неизменных позах, я даже опешил: не сон ли это, не галлюцинация?.. Но нет, передо мной сидели живые, уже знакомые мне люди, в чьих руках была моя судьба.

- Здравия желаю! - приветствовал я их.

- Здравствуйте! - ответил за них все тот же стройный военный. И указав глазами на табуретку, добавил: - Садитесь.

Остальные продолжали молча рассматривать меня.

Повернувшись по-военному налево, я сел, как и в первый раз лицом к тем четырем, что записывали каждый мой ответ.

- Мы пригласили вас, товарищ лейтенант, - услышал я за спиной знакомый баритон, - чтоб уточнить несколько вопросов...

- Пожалуйста, я вас слушаю! - вырвалось у меня. Я был рад, что наконец-то со мной решили поговорить по-настоящему.

- Рассказывая вчера свою биографию, вы говорили, что учились в Конотопе, в педагогическом техникуме... Кстати, вы не скажите нам, на какой он улице?

Удивившись простоте вопроса, я ответил с готовностью:

- Он находится на Пролетарской улице, в глубине небольшого скверика, рядом с вновь выстроенным зданием - Домом Советов, в котором размещался райком партии и райисполком. - И тут я увидел, что сидящий напротив меня пожилой человек, похожий на сельского доктора, быстро записывает мой ответ в тетрадь.