Это напомнило мне о том, что случилось год назад, когда англичане, после протеста по поводу нарушения Версальского договора Германией, вводившей у себя в стране обязательную воинскую повинность, обратились с вопросом, будет ли уместным приезд Саймона и Идена в Берлин.

Произошло то, чего я менее всего ожидал после чрезвычайного волнения, вызванного вводом Германией войск в Рейнскую область. «При этих обстоятельствах,? услышал я, как продолжал Брюс,? я определенно надеюсь, что решение будет возможно».

Я был слишком озабочен реакцией Франции и Бельгии, чтобы оценить гротескное противоречие в этой последней фразе. Никто не возразил мнению Председателя Совета, что теперь переговоры с нами можно продолжить. Риббентроп снова коротко выразил протест против «резолюции, которую недавно принял Совет и которой история вынесет обвинительный приговор». Затем Фланден снова предложил решить юридические вопросы в Постоянной Палате Международного Правосудия. На этом закрылось одно из самых примечательных заседаний Совета.

Переговоры между Иденом и Риббентропом велись, как будто ничего не случилось. Тогда как с точки зрения Германии Локарнское соглашение больше не существовало, другие державы, подписавшие Локарнский договор, заявили, что для них обязательства по этому договору все еще имели силу. Они пообещали Франции и Бельгии прийти им на помощь в случае нападения со стороны Германии. При таких обстоятельствах англичане в течение последующих дней вели с Риббентропом переговоры о том, как увязать с Локарнским договором предложение Гитлера о мире на двадцать пять лет, выдвинутое одновременно с вводом войск в Рейнскую область! Гитлер, казалось, определенно произвел желаемый эффект на англичан своим мирным предложением, смягчив их реакцию на его односторонний отказ от Локарнского договора.

Иден попытался получить от Риббентропа, по крайней мере, подтверждение, что в Рейнской области не будет возводиться никаких укреплений, хотя бы какое-то время. Риббентроп противился, возражая против предлагавшихся англо-французских переговоров между штабами, которые должны были решить, какие действия следует предпринять, если Франция и Бельгия действительно подвергнутся нападению. Фраза «переговоры штабов» в то время действовала на Риббентропа, как красная тряпка на быка. Он инстинктивно чувствовал, что конкретные военные соглашения между Англией и Францией были бы очень высокой ценой за военный захват Рейнской области. Он протестовал против этого в разговорах с Иденом и другими англичанами так же, как протестует теперь Сталин против военных соглашений в рамках Атлантического пакта.

Поразительный переход от осуждения к переговорам заставил меня все больше сомневаться в моей способности судить о международном положении. Я чувствовал себя весьма глупо, так же как мои друзья из министерства иностранных дел, когда не сбывались наши личные предсказания насчет последствий предпринятых Гитлером действий. Казалось, снова Гитлер оказался прав.

Теперь мы знаем, что стояли к войне ближе, чем думали. Французский посол Франсуа-Понсе пишет в своих мемуарах: «Очень серьезно рассматривалась возможность военного вмешательства. Предлагали ввести военные силы в виде одного армейского корпуса на территорию Саарской области… Однако гражданские министры возражали против этого. Генерал Гамелен высказал мнение, что даже ограниченная военная операция была бы рискованной и, следовательно, не могла быть предпринята без общей мобилизации… Правительство в ужасе отшатнулось от такой возможности… Мирные настроения еще очень сильны. Идея войны наталкивается на сильную оппозицию».

Мы знаем от Фландена, бывшего тогда министром иностранных дел Франции, какие усилия он приложил, чтобы заручиться поддержкой Великобритании. Черчилль в своей военной истории[3] пишет, что Фланден говорил ему о своем намерении предложить британскому правительству провести одновременную мобилизацию сухопутных, морских и воздушных военных сил обеих стран, подтверждая, что Франция уже заручилась обещанием поддержки от всех наций Малой Антанты[4]. Следующая дневниковая запись в биографии Невилла Чемберлена потрясающе проливает свет на британскую позицию: «12 марта. Говорил с Фланденом, подчеркивая, что здесь со стороны общественного мнения мы не найдем поддержки в санкциях какого-либо рода. По его мнению, если Франция и Англия будут держаться единым, стойким фронтом, Германия уступит без войны. Мы не можем принять это как достоверную оценку реакции сумасшедшего диктатора». «Весь мир, особенно небольшие страны, смотрят сегодня на Англию,? сказал однажды Фланден в присутствии Черчилля на встрече ведущих английских государственных деятелей.? Если Англия будет действовать сейчас, она поведет за собой всю Европу… это ее последний шанс; если вы не удержите Германию под контролем, все потеряно».

Черчилль в своей книге выразил мнение, что если бы Франция смогла справиться со своей задачей, то немедленно объявила бы всеобщую мобилизацию и при этом призвала бы остальных примкнуть к ней. Для Франции это был вопрос «быть или не быть». Любое французское правительство, достойное этого названия, должно было бы действовать, взяв на себя ответственность и опираясь на договорные обязательства.

Тогда я ничего этого не знал. Помню только голос французского премьер-министра, как я услышал его в моем портативном радиоприемнике сразу же после ввода Германией войск в Рейнскую область, когда он говорил с большим волнением: «Франция никогда не будет вести переговоры, пока Страсбург находится под прицелом немецких ружей». Я услышал приговор Совета Лиги Наций? «виновен». И все же почти ежедневно встречал Идена с Риббентропом. Препирания на этих переговорах достигли наивысшего накала, когда стороны безуспешно пытались найти компромисс на основе принципа «никаких укреплений, никаких переговоров штабов». Но «виновная сторона» отказалась даже отложить на время строительство укреплений в Рейнской области.

На протяжении марта и апреля мы часто совершали полеты между Лондоном и Берлином на специальном самолете Риббентропа, знакомом «Юнкерсе-52», на который благожелательный английский народ взирал как на внушающий надежду символ переговоров. Гитлер увидел по реакции британских государственных деятелей и, прежде всего, общественного мнения, что тактика прикрытия рейнской авантюры мирными предложениями удалась, и стал следовать этому методу с еще большим усердием.

Однажды в конце апреля во второй половине дня мы отбыли из Темпльхофа на Ю-52 с крупномасштабным мирным планом Гитлера. По возможности его следовало передать англичанам тем же вечером, поэтому я должен был перевести его во время полета. Я договорился с нашим бюро переводов, что там сделают черновой перевод, последние листы которого мне передал специальный курьер как раз перед отлетом самолета. Я лихорадочно принялся за работу. Обычно полет из Берлина в Лондон длился около четырех часов? не слишком много времени для изучения такого важного дипломатического документа. Более того, во время полета секретарша Риббентропа должна была сделать хорошую копию для передачи британскому правительству. «Я надеюсь, ветер будет лобовым,? сказала она.? У нас будет немного больше времени».

Пока мы летели над Ваннзее, я прочел первое предложение этого документа, разумно выдержанное в «духе Лондона», как я уловил его несколько дней тому назад: «Немецкое правительство искренне сходится во мнении в том, что узнало от своего посла Риббентропа относительно желания британского правительства и народа Великобритании? а именно: как можно раньше приступить к практической работе по установлению подлинного мира в Европе». Но было ясно, что Гитлер решил, что теперь он должен завладеть инициативой, и его язык иногда становился властным. «Германия,? писал он,? заключила перемирие в 1918 году на основе Четырнадцати пунктов Вильсона. Сама демилитаризованная зона возникла лишь вследствие предшествующих нарушений обязательств, которые также были обязательными для союзников. Немецкое правительство отвергает все предложения, которые в одностороннем порядке навязываются Германии и, следовательно, являются дискриминационными». По мере того как я просматривал английский текст, его передавали вперед, листок за листком, машинистке на машинку, которая была закреплена в передней части этого летающего кабинета. Лобовой ветер был слишком силен, чтобы можно было лететь с полным комфортом. Бумаги часто соскальзывали с моего импровизированного стола, и хорошо было, что пишущую машинку прочно закрепили. Но хорошо известно, что тот, кто занят делом, не страдает от морской болезни, и наше миниатюрное бюро переводов работало без неприятностей с желудком, пока мы не достигли сравнительно спокойного участка над Северным морем.