В. Б. Я бы так сказал: происходило в брежневское время то, что я называю постепенной русификацией режима. Думаю, что и перестройка стремительная произошла потому, что наверху те самые или их наследники, кто когда-то делал революцию 1917-го года, они-то и почувствовали, что все-таки постепенно, шаг за шагом национальная русская культура становится главенствующей в нашей стране. И многие партработники способствовали этой тихой русификации режима. Уверен, если бы не горбачевско-ельцинский обвал, у нас произошла бы, как в Китае, плавная национализация всего режима.
С. Я. Согласен с тобой. Хватало тогда в стране патриотически думающих руководителей. И в Вологде, и в Пензе, и в моем любимом Пскове. Иван Степанович Густов, когда местные культурные боссы испугались "показывать" выставку "Живопись Древнего Пскова", с успехом прошедшую в Москве и Ленинграде, ознакомился с экспозицией и твердо сказал: "Псковичи писали, и вы обязаны их прославлять, для того и поставлены".
В. Б. И я думаю, эта постепенная, эволюционная и неизбежная национализация режима, обрусение режима, очевидно, ускорили начало перестройки, надо было антинациональным силам ликвидировать в России зачатки здравых реформ, правильно Максимов с Зиновьевым написали, что целились в коммунизм, а попали в Россию. И, пользуясь теми же Максимовым и Зиновьевым, их борьбой за свободу, те силы, которым не нужна была национальная культура и национальная Россия, постарались уничтожить русскую культуру.
С. Я. За годы своей болезни я перечитал все 70 номеров максимовского "Континента". Максимов был заложником у западных борцов с "империей зла". Они давали ему деньги на издание, а взамен приходилось быть податливым. Половину в "Континенте" напечатанного и в рукописном сборнике нельзя помещать. Обычная графомания, замешанная на антисоветчине. Ради поиска путей к свободе В.Максимов вынужденно шел на компромисс. Сам он писатель милостию Божией и человек глубоко порядочный. Он стал для меня маяком среди рифов наболтанной нам перестройки. Приезжая в Париж, я подолгу беседовал с ним и несколько интервью показал на ЦТ. Он первым почувствовал лживость "демократов", потом ее осознали и Солженицын, и Синявский, и Зиновьев. "Московские новости" на специальном "круглом столе" призвали Горбачева не пускать в Россию Максимова, Солженицына и Зиновьева. Где они сейчас, "прорабы перестройки" из-за того стола? "Ленинец" Шатров - в мебельном бизнесе; Егор Яковлев не устает напоминать о своей прошлой подрывной деятельности против столь любимой им компартии. Олег Ефремов подписал то письмо против Максимова, обвиняющее последнего еще и в пьянстве (а он уже много лет ничего не принимал), сам не посмотревшись в зеркало; Михаил Ульянов, другой подписант, свято поверил в перестройку, как он верил и в Хрущева, и в Брежнева, да и потом в Ельцина. Жалко, когда великий актер так близко к огню политическому приближается. Вот его коллега Иван Лапиков, актер великий, не играл в эти бирюльки. Зато сколь прекрасен был и в "Председателе", и в "Рублеве", и в "Они сражались за Родину"! Тихо ушел талантливый актер из жизни, мало кем оплаканный. Вспомни-ка проводы неких коллег его по киношному и театральному цехам, превращенные в дни национального траура. Сейчас с радостью помогаю вдове Ивана создавать музей Лапикова на его родине в Горном Балыклее.
В. Б. Сейчас становится все более ясно, что как бы кто ни относился к самой идее коммунизма, но в советское время была создана великая культура, и большой стиль советской культуры становится общепризнанным достижением мировой цивилизации. Уже нет разницы, кто был за, кто против, - все были в атмосфере этого большого стиля. Все творили, даже ругаясь, одно общее дело. Может, оно и поможет нам выжить в будущем?
С. Я. Сейчас, когда Россия словно скукожилась, мысленно все время возвращаюсь в молодые годы. Мне удалось тогда принять участие в организации 150 самых различных выставок: реставрационных, иконных, портретных. Показывал я и собрания частных коллекционеров, и работы авангардистов, и творчество своих друзей. Выставки эти как бы работали против советской власти. Иконы - против безбожников, портреты дворян и помещиков прославление крепостной России, личные коллекции - пособничество частному капиталу, да и друзья мои художники отнюдь не конформистами были. Однажды редактор издательского отдела Русского музея, тихий человечек, прозванный почему-то Феофаном, злобно кинул мне: "Вы восхваляете изображенных на портретах, до небес возносите, а они же угнетали народ". А я ему: "Ты не подумал, что сидишь в Михайловском дворце, построенном этими угнетателями. Не будь их, тебе и сидеть негде было бы, да и зарплату не за что получать".
В Петрозаводске каждый месяц давали мне вести часовую телепрограмму в прямом эфире. Рассказывал я о северных иконах, древнем Пскове и Новгороде, знакомил со вновь открытыми русскими художниками. Однажды даже позвонили из местного обкома на студию, чтобы выразить благодарность. Да и зрители на улице благодарственно раскланивались. А сегодня на телевидении процветают вседозволенность, залежалая американская туфта, порнуха, Боря Моисеев. Наши передачи о старых иконах, о блестящих провинциальных портретистах выглядели бы нынче криком динозавра. Зато сколько теперь юмора, сатиры - на весь мир хватит. Я по натуре человек веселый и ох как люблю хороший юмор, особенно из уст людей других профессий. Но когда Хазанова сменяют Петросян Степаненко, за ними дежурят по стране Жванецкий, Шифрин, Карцев, Арканов, Ширвиндт - имя им легион -это же одесский привоз, а не российское телевидение. Недавно я прочитал в посмертно изданной книге гениального композитора Валерия Гаврилина (кто о нем вспоминает, как и о блестящих поэтах Татьяне Глушковой и Юрии Кузнецове?) следующие строчки: "Развлечения и увеселения - признак ожесточения общества. Чем ожесточеннее общество, тем больше юмора". Это написано в 1977 году. Что бы совестливый композитор сказал сейчас? Первую свою премию по культуре нынешний президент вручил Жванецкому (кстати, В.Гафт куда одареннее и злободневнее). Жванецкий лучший писатель в стране Пушкина, Гоголя и Достоевского!!! Не пытайтесь, зашедшиеся в нездоровом смехе оппоненты, обвинить меня в квасном патриотизме. В застойные годы моя мастерская, известный на всю Москву "бункер", была клубом, где встречались итальянцы, финны, евреи, эстонцы, американцы, грузины, татары, французы, немцы. Я никогда не отбирал друзей по национальному признаку. Почему же сейчас, когда я говорю, что восторгаюсь неповторимой прозой Распутина, Астафьева, Белова и Шукшина, "продвинутые" брезгливо отворачиваются? Да и в былые времена, когда тысячи людей стояли в очереди на выставку открытого нами талантливого шабловского художника, сказочника и чародея Ефима Честнякова, вроде бы близкий ко мне круг "ценителей" прекрасного не жаловал эти вернисажи своим присутствием. Несказанный свет, пронизывающий воздух честняковских полотен, казался им слишком заземленным и простонародным.
В. Б. Поразительно, однако так называемой русской элитарной интеллигенции издавна, еще с девятнадцатого века, присуще презрение к своему народу. К идеологии советской это не имеет никакого отношения - это было и в царское время, и в советское, и сейчас, в антисоветское,презрение к собственной национальной культуре, к собственному фольклору, к песням и танцам, к собственной кухне, к национальным костюмам? Я всегда этому поражался. Ведь я объездил весь мир. Английский аристократ - ну нет у него презрения к собственной национальной культуре. То же - немецкий интеллектуал, испанский. Все гордятся и танцами своими национальными, и костюмами. По-моему, только у нас элита презирает все свое... Ведь даже африканская какая-то элита или азиатская, даже те из них, кто вовлечен в американизацию, - у них презрения к собственной национальной культуре нет. Почему это присуще издавна русской интеллигенции? Вот в чем здесь загадка?
С. Я. Знаешь, Володя, стоит ли огульно всех интеллигентами величать?
В. Б. Не всех, естественно, но я говорю о так называемой элите...