- Нет, я совсем не ухаживаю за вами, - просто сказал Вадим.

Света искренне расхохоталась:

- Такого чудака я не встречала!

- Вы, я думаю... совсем другой человек...

- Какой же я человек по-вашему? - не сдержавшись вскричала она, дернув его за рукав, как ребенок, и радостно засмеялась.

- Вы улыбаетесь - у вас чудная улыбка, вы смеетесь - у вас прелестный смех, и все мужчины вокруг влюблены в вас, а меня не оставляет чувство, что вы это делаете через силу, словно вам не хочется, но вы... привыкли и не можете остановиться. Может быть, это вам даже неприятно...

Глаза ее замерцали и погасли. Она промолчала.

- А еще, милая, - продолжал Вадим осторожно, с нежностью глядя ей в глаза, - вы казались такой счастливой, праздничной, а я вот подумал - только не сердитесь на меня! - у вас, кажется, большое несчастье. Может, это было давно, но оно вас мучает. От этого вы несчастны и стараетесь быть иной, не такой, как кто-то и когда-то хотел вас видеть. Простите, если я неправ, добавил он смиренно и оглянулся на нее, удивляясь себе самому.

Света замерла, всматриваясь в его лицо. Она не могла бы повторить, передать в точности, что он сказал: ни слова, ни даже смысл, но все ее существо знало, что она услышала необычайное, важное, то, что не слышалось и не думалось никогда. Пораженная, она пыталась охватить разумом какую-то пролетевшую мысль, но та мгновенно изчезла, оставив внутри глубокую занозу. Она ощутила, что этот заряд будет причинять боль до тех пор, пока не разъяснится, что такое было сказано и какое необычное, но совершенно точное содержание было подумано в ответ. Молча, изумленно она смотрела на него. И он, в ответ, осознав, что произнес что-то не то, возможно запретное, растерянно глядел в ее лицо, пугаясь ее молчания и пытаясь собрать вмиг разлетевшиеся мысли. С минуту они сидели так, не шелохнувшись, и наконец она прошептала:

- Какой вы странный...

Ей показалось, что это не он, а совсем другой человек, словно она увидела в толпе лицо и, вздрогнув, повернулась, долго глядя вслед.

Услышав ее голос, он опустил вдруг уставшие плечи и улыбнулся виновато и светло.

Этот свет и непонятность этого человека легли в ее сердце, удивив ее. Притихшая, она почувствовала себя необъяснимо связанной с ним. Недоговоренная, но тесная связь проступала изнутри, притягивая ее чувствами более властными, чем обычно вспыхивающие между нею и мужчинами живые пути. Ее, ставшим внимательным глазам, открылась бережная осторожность его слов и жестов, доброта и юношеская застенчивость его глаз, так часто опускаемых вниз, и глубокое тепло, обращенное к собеседнику, к ней - под неприметной внешностью тихого человека.

Боже мой... да ведь он... совсем как папа! - с замиранием сердца подумала она и тут же ощутила огромное беспокойство, даже смятение. Сердце ее гулко забило, но, странно, именно в этот момент мысли смешались, потеряли остроту. Одновременно, откуда-то из самых глубин начало подниматься радостное тепло. Она смотрела на него другими глазами. Смущенная, не могла подобрать слова, разглядывала его, нимало не таясь. Они то говорили, то замолкали, и за внешним фоном слов Света чутко улавливала поднимающееся в ней волшебное ощущение: без названия, без границ, но интуитивно уже понимаемое и желанное. День перестал быть мучительно жарким, зелень коричневатых деревьев стала глубокой и яркой, и даже люди больше не отворачивались с оскорбительным отчуждением. В каждой черточке вокруг проступила воздушная улыбка близости и тепла.

Внезапно кто-то закрыл ей сзади глаза. Она вздрогнула и в следующую секунду сообразила, что когда-то давно условилась встретиться с Иркой. Отняла руки подруги, взглянула на нее разочарованно. Обе женщины принялись бурно выяснять, кто из них потерялся и почему. Вадим поднялся, чтобы уйти, но Света не дала ему это сделать. Страстными уговорами обязательно поехать с ними на обед к "очень интересному русскому", нимало удивившими Ирку, она добилась от Вадима согласия заскочить домой и, захватив Лену, отпраздновать Рождество вместе.

Глава 9

Прозевав Свету дома, Шустер кружил по ярмарке, разыскивая ее. Сделав очередной круг, он затормозил недалеко от тенистого кафе. Было невыносимо жарко. В машине работал кондиционер, и он решил, что караулить из холодка удобнее. Терпеливо он просидел в машине с полчаса. Совсем собравшись было уехать, Шустер заметил Николая Николаевича и, имея к нему важное и щекотливое дело, радостно закричал из окошка:

- Кого я вижу! Христос Воскрес!

- Что ты, что ты! - Николай Николаевич замахал на него руками и оглянулся, не слышал ли кто, - Рождество сегодня, а не Воскресение!

- Все едино! - хохотнул тот и открыл приятелю дверь. - Что, опять бабы балаган учинили? - Его физиономия как обычно сияла.

- Почему же балаган? Богоугодное дело, батюшка сказал! - поспешно сказал Николай Николаевич, с обидой взглянув на Шустера.

- Ладно, шучу! У тебя сидим или куда?

- Все готово! Я салмона прикупил, ну, этого... лосося, ах, розовенький какой!

- Розовенький говоришь, - Шустер длинно улыбнулся, - как это у нее... ха-ха-ха!

- Ты о чем? - откликнулся Николай Николаевич с живостью.

- Я одну присмотрел, сладкая бабенка...

- Ты мне не говорил! - в голосе Николая Николаевича послышалось дрожание, как будто его обнесли лучшим куском.

- Расскажу, так и быть, но не тут. Надоело на богоугодные рожи смотреть. Нет ее... пропустил где-то... - Шустер еще раз оглянулся, ища кого-то в толпе. Потом настороженно и внимательно посмотрел на приятеля, разглядывая глуповатое, но солидное лицо его, и решительно произнес: - Дело у меня к тебе есть. Отъедем куда- нибудь?

- Поехали ко мне! - Николай Николаевич задрожал от предвкушения и любопытства. У него был счастливый дар на угадывание будущих интриг.

- Где твоя машина?

- Поедем на моей, а твою... к церкви припаркуем... до завтра, предложил Николай Николаевич, и глаза его на секунду стали оловянными.

- Думаешь - подешевле и скорее уцелеет?

Николай Николаевич стыдливо посмотрел на свои сандалеты. Шустер не возражал. Душа его загорелась нетерпением, и он уже позабыл обо всем на свете.

Через минуту приятели мчались по улицам утопающего в зелени города. Январская жара загнала всех в дома, и улицы опустели, только редкий прохожий пробирался перебежками от одной группы эвкалиптов к другой. Впрочем, категория "прохожий" не очень применима к жителям, которые все поголовно передвигаются на машинах: в ремонт обуви, на почту и в булочную. Забавно видеть усохших, древних старушек, крутящих маленькими лапками баранки новых машин, а, иногда, огромных джипов. Они так велики, а старушки так крошечны, что за рулем видны только волосы и дужки очков. Мчатся автомобили: бабуленьки едут за сосисками к обеду. Нередко попадаются смешные маленькие лягушки под названием "Калифорниец", как будто выпрыгнувшие из мультиков, машины 40-50-х годов - любовно ухоженные и сияющие деталями, а также помпезные американские "крокодилы" из серии "Король - жив!", больше напоминающие крылатые ракеты.