Неожиданно Тема сел в постели. В животе у него вспыхнул фейерверк, и он даже рот открыл, чтобы выдохнуть нестерпимый жар. Он захотел сейчас, сразу же, сию секунду позвонить Марине и рассказать ей, какое он ничтожество. Едва только он подумал об этом, как за стеной зазвонил телефон. Тема вскочил и, голый, побежал в кабинет.

В кабинете горел свет. Антон сидел на тахте и обескураженно смотрел на пустую базу, на которой полагалось находиться телефонной трубке. Он поискал вокруг себя и не нашел. Он заглянул под стол. Звонки продолжали доноситься откуда-то из абстрактных глубин квартиры. Тема, неловко шлепая босыми ногами по полу, побежал на кухню.

В конце концов совместными усилиями им удалось определить источник сигнала: перед возвращением Темы Антон поднимался на антресоли за лампочкой и оставил трубку наверху. Они расставили стремянку, и Антон с философской неторопливостью вскарабкался и отыскал трубку.

— Это тебя, — сказал он после паузы.

— Але, — сказал Тема кротко.

— Приветствую, — послышался незнакомый мужской голос. — Ничего, я не поздно? Это Никомойский Элем.

— А, — сказал Тема, — добрый вечер.

— Вы папку у нас позабыли, — сказал Никомойский, — но не в этом дело. Мы открываем поэтические четырехмесячные курсы. Записать вас?

— Я, вообще-то, решил больше никогда стихов не сочинять, — сказал Тема насколько возможно равнодушно, но прозвучало это заявление все равно обиженно-трагически, как отречение коронованной особы, оглашенное перед депутацией озирающихся по сторонам пьяных пролетариев.

— В качестве вступительного экзамена все записавшиеся, — не слушая Тему, говорил Никомойский, — должны сочинить короткое рекламное стихотворение на заданную тему. Сможете?

— Попробую, — ответил Тема после паузы.

— Попробуйте, — напористо поддержал его Никомойский, — ваша тема тогда будет, — он пошелестел бумагами, — минуточку. А, вот: чистящее средство «Василиск». Для металлических поверхностей. Понимаете? Плиты, раковины.

— Понимаю.

— Запишите: Ва-си-лиск. Данте, помните: «спина, покрытая изысканным узором…» — и так далее. Восьмистишие, размер произвольный. Срок исполнения — неделя.

— Хорошо, — сказал Тема, — я попробую.

— Отлично, — сказал Никомойский, — тогда до связи. Вы нам позвоните или лучше мы вам позвоним?

— Все равно, — сказал Тема.

— Мы вам позвоним, — решил Никомойский. — Спокойной ночи.

В середине ночи Тема набрал Марину.

После нескольких гудков включился автоответчик.

Тема помолчал и выключил телефон.

Глава 7

В девять утра у Марины был визит в районную женскую консультацию. В половине одиннадцатого она вернулась домой, просвеченная таинственным ультразвуком и наслушавшаяся рассказов пожилого врача о том, как его сын, программист, эмигрант с пятнадцатилетним стажем, купивший отцу квартиру в центре Петербурга, «волком в Монреале воет».

Не успела она распаковать купленное по дороге мороженое, как в дверь позвонили. Хрустя оберткой, Марина поспешила открывать. Кореянка Хо, — подумала она, — йогурт, сосиски, салат и, возможно, круассанчики. Один из юных поклонников Кореянки Хо работал во французской булочной неподалеку.

— Когда ты научишься ключами пользоваться, наконец? — спросила она, распахивая дверь.

На пороге стоял Харин с букетом белых лилий, упакованным в целлофан, перевязанный по углам игривыми розовыми ленточками.

Марина онемела. Она застыла на пороге с мороженым, поднесенным ко рту и с высунутым языком.

Харин молча посмотрел на нее, галантным, где-то подсмотренным жестом бросил букет на пол прихожей, к ее ногам и неловко вытащил из кармана брюк ювелирную пластмассовую коробочку. Он нажал на крошечную защелку и коробочка распахнулась. Харин заглянул внутрь, поправил кольцо на атласной подушечке и протянул коробочку Марине.

— Я, конечно, извиняюсь, — сказал он. — Вторая попытка.

— Так не бывает, — жалобно сказала Марина, оглядываясь по сторонам, будто ожидая увидеть поблизости еще и Братца Кролика с Братцем Черепахой. Прихожая вокруг нее была зловеще обыкновенна. Марина обиделась на взбесившуюся реальность.

— Я хочу поговорить, — сказал Харин.

Марина посмотрела на Харина и машинально взяла протянутую коробочку. Двери лифта открылись, выпуская на площадку соседку с двумя собаками. Соседка покосилась на Харина, поздоровалась с Мариной и оттащила фокстерьера от марининого порога. Из темноты прихожей выглянула заспанная Канарейка.

— Смотри, — сказал Харин рассудительно, когда дверь за соседкой, наконец, захлопнулась, — я хочу, чтобы ты стала моей женой. Это важно, понимаешь. Чисто по жизни. Соглашайся.

Харин смотрел на нее странно, как должно быть начинающий хирург, вчерашний ученик, смотрит на неожиданно сложного пациета в реанимации. Опытные ассистенты стоят вокруг, ждут, сдержанно протягивая разные красивые инструменты. Надо что-то немедленно делать.

Харин откашлялся.

— Иначе никак, — добавил он решительно.

Марина улыбнулась ни с того ни с сего. Только сейчас она сообразила, что держит в руках коробочку с обручальным, по-видимому, кольцом внутри. Она беспомощно протянула коробочку Харину. Харин коробочки не взял.

— Я замужем, — сказала Марина. В этой игре какие-то свои правила, подумала она. Кореянка Хо могла бы в этих правилах запросто разобраться, подумала она, она любую игру за три дня до последнего уровня проходит. Мне надо еще подучиться немножко.

— Ничего подобного, — категорично ответил Харин. — У тебя был один лопух, это да. Он больше к тебе на километр не подойдет, я тебе обещаю.

— Что с ним? — спросила Марина.

— Ничего, — ответил Харин, — он просто честное слово дал, что больше никогда к тебе близко не подойдет.

— Вы вчера вели себя, как скотина, — сказала Марина неприязненно. Что я несу? — подумала она.

Она сама себе удивилась: она как будто в школьном спектакле участвовала. Раньше, несколько дней назад, она, не задумываясь, не разговаривая, попыталась бы вытолкать непрошеного посетителя на лестницу и запереть за ним дверь. Теперь она чувствовала незнакомый, неуместный, неизвестно откуда взявшийся интерес к происходящему, как если бы она была не только участницей этого спектакля, но одновременно и зрителем, удобно расположившимся в первом ряду пропахшего недоеденными завтраками партера.

— Вот смотри, — сказал Харин, — никто так со мной не разговаривает, только ты. Пойми, я ведь понятия не имею, как себя с нормальными девушками вести. Я ведь только с девками до последнего времени общался, с проститутками, а с ними все проще гораздо, сама понимаешь. А потом, я не знаю, чем вы меня вчера накормили. Я просто ошалел. Честное слово.

Марина сама не заметила, как отступила на несколько шагов назад, пропуская Харина в прихожую. Целлофан захрустел у нее под ногами.

— Прикройте дверь, — попросила она, — а то Канарейка выскочит.

Харин посмотрел по сторонам и закрыл дверь.

— Смотри, — сказал он, — я ведь не баран, понимаю, что,.. — он запнулся и выпалил, — ты меня не любишь. Не об этом речь.

— А о чем? — спросила Марина, — вам что, прописка нужна?

Харин засмеялся.

— Я тебя люблю, вот что важно, — сказал он неожиданно легко.

Зазвонил телефон. Марина подождала, пока включится автоответчик.

— Эй! — послышался голос Кореянки Хо из прорезей в черном ящичке. — Эй! Ты дома? Подходи давай. Я тебе отличный пистолет нашла. Але! Эй! Нету тебя? Я через десять минут перезвоню.

Автоответчик выключился.

— Никуда не денешься. — просительно произнес Харин, не обращая внимания на автоответчик. — Соглашайся, потому что я ведь не знаю, что мне дальше с тобой делать. Если ты откажешься, мне надо будет что-то делать, я не знаю что. Я ведь не джигит, чтобы невест воровать.

Они помолчали.

Насилие, — подумал Харин, — самая невыгодная стратегия. Куда без него денешься, а? Куда? Скажи на милость? Только насилие, в конечном счете, пропади все пропадом.