Как только Дани Айзман забожил убогого благополучием семьи и заклял говорить только правду и ничего, кроме правды, чтоб он звука не слышал.

Одноногий начал рассказ.

Рассказ был какой-то квелый. Одним словом, хуевый рассказ, а рассказчик - и того хуже. Правдолюб любой ценой. Ногу, блядь, не пожалел ради правды.

Лучше я вам расскажу вкратце, чем тянуть жилы и за язык, пока он это перед нами абортировал.

Значит, так. Из пункта А в пункт Х - но уже в Самарии - почапали четыре кг героина. В то же самое время из города А в пункт Х в Самарии выезжает семейство, обремененное детьми в том возрасте, когда они уже способны нести ответственность за безответственные поступки. Групповая фамилия, так сказать: он, жена, теща, мама тещи и трое безответственных детей

Четыре кг героина стоят на обочине и голосуют тремп, а их никто не берет. Сжалилась над ними мишпуха - попутно, какая разница - и согласились подбросить. Из-за перегруза на амортизаторы раскидали поровну, чтоб потом не было базара на пересылке, и каждый понес свою ношу в 571,42857 граммов на рыло.

"Интерпол", конечно, наябедничал миштаре, что нелегалки - те четыре кегешницы - желают абсорбироваться в Израиле, и их ждали. В терминале Патлатого взбесились собаки и кидались на первого встречного из Народа моего.

Всегда повышенный ажиотаж с прибытием лайнера Амстердам - Луд. Но собаки - они только собаки. И они как огня боятся детей и женщин в такой заточенной пиковине, как дочь, мама и бабушка. Это же "стингер", готовый к бою. Арбалет средневековья! Удавка гецеля! Первыми на волю прорвались дети и вынесли на себе все тяготы общения с адвокатом - 1714,2857 граммов порошка. Женщины просто прошли благополучно. Их вообще не занимали мелочи, связанные с переходом. Как вытащить обратно - вот о чем думали бедные женщины, и у них чесалось и чуточку жгло, как при гонорее.

Итого: кордон прорвали 3428,5714 очень, очень приличных бабок, и надо было линять по холодку, но жадность фраера губит. Пожертвуй они Тотемом с какими-то паршивыми 571,42857 граммульками, и им никогда уже не надо было бы быть подстилками. В жизни! И уже закралось в души единственно верное решение, но тут хомутают пахана.

Так, мол, и так. Пройдемте. Деньги не суйте. А впрочем, давайте. Вам только надо сказать правду. Нет, нет! Не оговаривайте себя. Первый раз - не считается. Ничего, кроме правды. Мы вас уверяем. Ах, глупости какие! Вы же не убийцы. И только правду... да, да... вот так, вот так. Беседер! Что? Кто вам сказал такое? Да мы ему ноги из жопы вырвем! Поклеп! Ну, успокойтесь, успокойтесь. И пишите. Пи-ши-те!

Потом была очная ставка.

- Дядь Миш, ну давай скорее про лучок!

- Эх, Олежка, молодо-зелено!

Как только несчастный сказал "очная ставка", мой Даник так перднул, испортив воздух, и так мерзко, что я подумал о друге нехорошо. Я подумал, а не питается ли он втихаря колбаской с зеленым лучком и белым хлебом из пекарни "Анджел"?

- Сорок девять лет, поделенные на семь, можно тащить. Не так ли?

- Господи, всех предал, - всплеснула ручонками миланная мне, а в ретроаспекте десять пачек "Нельсона" депортировали в тумбочку Дани из-за моей наивности.

Следователь только на минутку отлучился. Может, всего на семнадцать мгновений, и случилось козлодранье.

- Так менты ни при чем, - объявляет Даник.

Бедный Теодолит не встретив и толики сочувствия, готов разреветься.

- Семья, брат. Шен деди пирши де тракши!

Чинно раскланиваясь, я прощаюсь с моей миланной. Ей надо быть в койке до обхода. Ссать оба хотим, как с пулемета, однако не нарушаем этикет.

- До скорого?

- Буду рада, Мишенька, приезжайте. Олежек, присмотри за ним.

Мы расстаемся. Олежке тоже немного грустно.

Избавь его Б-г!

Я хотел закончить эту историю без дураков. Просто написать, что побывавшие на Дальних пастбищах, возвращаются. Или сгорают, входя в атмосферный слой земли. Что они умерли в одночасье.

Она - на семейных нарах в городе Рамле, от тоски. А он - у себя в Станице, когда обучал на ринге трахею вальсировать с японской бритвой. Но вышло не так.

Моей маленькой Михальке шестой год. А Джонику - восемнадцать. Играет в гандбол в спортроте. Хороший пацан. Форма солдата ЦАХАЛа ему идет.

Первенец, только б насрать мне в душу, сделал меня дедушкой. Внучатую девчушку зовут Сонька.

Михалька такая шустрая, говорит на двух языках - на иврите и по-русски. Хоть мы и встречаемся редко, у нее для меня всегда новый стишок с проверкой на память предыдущего.

Вот она бежит по двору для разминок боксерского клуба. Раскинула ручонки, бежит ко мне и хохочет. У моего белого детеныша мать - из йеменских евреек и с большим трудом проходит возле Михаль за гувернантку, но это только внешне. Это исчадие ада, эта Ева Браун вместе с Гитлером оказывается, великолепная мать. Когда бы ни пришла ко мне в гости, ей хочется спать. У нас с Михалькой праздник, а она шмыг в койку - и спать. Холера ее знает, где она валялась в предпраздничные дни. Михаль ей тоже дает оторваться. Компьютерный кружок, балетный кружок, драматический кружок и умелые руки. Любят эти две фурии друг дружку безбожно. И мне сладко на них смотреть. Вот она обнимает меня и целует, и колет ее моя борода, и она терпит, как мудрая женщина.

Тут же просит одеть ей шлем, перчатки и - особый восторг - протектор защиты паховой области. Моя маленькая амазонка хочет постоять на лапах. Бьет слева, справа, торопится, промахивается, кряхтит, толкает, а я доволен. Даже так не доволен Олежкой, когда он сильными резкими ударами точно бьет на полной скорости в сложной комбинации.

- Михалик, отдохни и расскажи мне стишок.

- Кодем ата.

- Беседер.

- Ну?

- На тракторе у Еськи

Есть дырка в колесе.

Заклеим эту дырочку жевачкой!

- Тов, аба!

- Теперь ты.

Михалька делает зверское лицо и поет, подпрыгивая, такое, что на русский переводится весьма абстрактно:

"Два ужасных пенса

Бритвой по мордам.

Ты меня не бойся

Я тебе не дам".

- Мама научила?

- Ло, ба-ган.

Я слышу, как из каптерки истерично хохочет моя злоебучая отставная подруга.

- Давай-ка, поучим русский.

- Ялла!

- Ты знаешь, что такое лошадь?

Михаль утвердительно трясет головой:

- Суса!

- Скажи по-русски: "суса".

- Лешад.

Генетика, блядь. Хоть кол на голове теши.

- Теперь скажи: "площадь".

- Ма зе?

- Кикар.

Михалька надувает губки и, насупившись, начинает меня ругать и бить.

- Это плахай слава! Фуя! Ихса!

Что так коробит ребенка от безвинного слова "площадь"? Не понимаю.

На кармане у меня хуй ночевал, и я беру Михальку к хабадникам. Пусть ее мама немного поспит.

А у хабадников - там всегда гуляют. Там тебе рады, даже если рожа уж очень примелькалась. А если придешь с ребенком - почетный гость. Мы выпиваем по рюмочке водки, а коржики предлагаем Михаль.

Красивые евреи, похожие на портовых грузчиков, с бородами лопатой, усаживаются за столы-парты в синагоге на Агане. И читают из Книги Бытия летопись тех дней.

И сделал Господь Каину знак, чтобы не убил его всякий, кто встретит его. И ушел Каин от лица Господня и поселился в земле Нод, на восток от Эдема.

И познал Каин жену свою, и она зачала и родила Ханоха. А у Ханоха родился Метушелах. А у Метушелаха родился Лемах, а у Лемаха - Яваль и Юваль.

И взял себе Лемах двух жен: имя одной Ада, а имя другой Цилла. И сказал Лемах женам своим: "Ада и Цилла, послушайте голоса моего, жены Лемаховы. Мужа ли убил я за язву мне и отрока за рану мне? Если Каин отмщен будет всемеро, то Лемах - в семьдесят семь раз".

Потом Аарон родил Зяму Аароновича. А Зяма Ааронович меня. Я родил трех детей - Эфраима, Иегонатана и Михальку. И наплодил, как кошка, всяческих непотребств, потери и беды... И Тулинькой три года был я беременный... Аборт - и вот подыхаю на вышкребоне.