С трудом понимал я смысл слов, но содержание в общем до меня дошло и книга потрясла меня. Раньше я и не представлял себе, каким тираном и деспотом может быть царь... Мое двенадцати лети ее сердце горело гневом и ненавистью к Ивану Грозному и его опричникам, которые носились по Москве с метлами за плечами и с собачьими головами на остриях пик, сея страдания и смерть За "Князем Серебряным" последовали "Фрегат "Паллада"

Гончарова, "Капитанская дочка" Пушкина, "Записки охотника" Тургенева, "Боярщина" Писемского - книги, открывшие передо мной новый мир и затмившие все то, что мне доводилось читать на еврейском и древнееврейском языках. Разумеется, добрая половина прочитанного оставалась для меня непонятной.Но и того, что я понял, было достаточно, чтобы разжечь мою фантазию и возбудить совершенно новые, прежде неведомые мне чувства и мысли Втайне от учителя, не признававшего никаких писателей, кроме русских классиков, "у которых надо учиться русскому языку", я увлекался и произведениями Фенимора Купера ("Следопыт", "Последний из могикан"), Майн Рида ("Всадник без головы", "Дети леса") и фантастическими произведениями Жюля Верна, удовлетворявшими мальчишескую жажду необыкновенного и героического.

Нейштат был весьма доволен языком и построением моих русских "сочинений", но произношение мое его не удовлетворяло: мне все еще не давались пресловутые "о", "я" и "ся"

Однако с некоторого времени я стал замечать, что учитель не так строго следит за моим произношением, да и сам начал не так уж ревностно оберегать точность окончаний. Это было явным признаком того, что он рассеян, что мысли его заняты чем-то другим. "В здравом уме и твердой памяти" с ним ничего подобного случиться не могло. На уроках он был задумчив, чем-то не на шутку озабочен.

Из разговора моих сестер я узнал, что занимает мысли учителя.

- Слыхала? Лейб Нейштат получил от Бейлки Черной шифскарту; он собирается к ней в Америку! - сообщила младшая сестра старшей.

Лет двадцать спустя я встретил Нейштата на ИстСайде, в еврейском квартале Нью-Йорка. Он сидел за барьером банкирской конторы Макса Кобра популярной в любом белорусском и украинском городе и местечке не меньше, чем городская баня, больница или пожарная каланча Через этот банк евреи-эмигранты посылали женам письма, фотографии, деньги и шифскарты. Банк в конце концов лопнул, и тысячи жен бедняков - брючников, гладильщиков и петелыцнков - вынуждены были зарядиться терпением на много лет, пока мужья снова скопят деньги на шифскарты и выпишут их к себе.

Так же как и в Слуцке, Лейб Нейштат, переименовавший себя в Луи Ньюборо - местечковый "американец"

в больших очках, - принципиально не говорил по-еврейски.

- "Жаргон" мешает выработать хорошее английское произношение, объяснил он мне.

Но поскольку девяносто процентов клиентуры банка Макса Кобра по-английски не говорили, а остальные десять процентов объяснялись на таком английском языке, который понимали только ист-сайдские евреи, Нейштат-Ньюборо был вынужден пойти на компромисс:

он говорил по-английски и тут же переводил на еврейский.

Прислушавшись к моему английскому, он удивился:

- Как хорошо у тебя получается "ти-эйч", совсем как у настоящего американца! - заметил он с завистью. - Мне это "ти-эйч" никак не дается.

Он был занят своим английским произношением в такой же степени, как в свое время - русским. По-английски он говорил, соблюдая все правила грамматики. Но в разговоре его отчетливо слышалась еврейская напевность, а злополучное "ти-эйч" так и не получалось.

И все же ничто не могло заставить его говорить поеврейски.

- Если будешь говорить на "жаргоне", никогда не научишься говорить по-английски.

Он никак не мог понять, почему я говорю по-еврейски.

- Ведь ты как будто интеллигентный человек и хорошо знаешь английский язык - и грамматику, и произношение, - а говоришь на "жаргоне"! Зачем тебе это нужно? Ты должен помнить: здесь Америка... Говори поанглийски!..

1941

ПО ДОРОГЕ В СТРАНУ ЧУДЕС

1

В том, что мое имя не стоит в одном ряду с именами Стенли, Левингстона, Вамбери, Пржевальского, МиклухиМаклая и других всемирно известных путешественников, открывателей неведомых материков и племен, виноват Кирилл Зубила, один из шестидесяти тысяч русских урядников, которые под господством обер-урядника Николая Романова топтали русскую землю.

Если бы не этот проклятый урядник с густыми рыжими усами, вы бы теперь вместо рассказа о несостоявшемся путешествии вокруг света читали бы, возможно, волнующее описание моих странствий в далеких краях, повесть об удивительных приключениях и великих открытиях.

Во мне сильно бунтовали мои тринадцать лет - бунтовали против отца, против ребе, против учителей и наставников, против всех, кто старался сделать из меня человека.

Я же хотел быть путешественником, открывателем новых земель или вождем индейского племени, освободителем негров, ковбоем вмиссурийских прериях,золотоискателем в Аляске, морским пиратом, плантатором в Индии; мне хотелось летать на воздушном шаре и охотиться в горах Аризоны, - да мало ли что еще можно сотворить, сбросив с себя тяжелое иго добропорядочности и благочестия!

Я чаще и чаще начал подумывать о том, чтобы удрать из дома и совершить кругосветное путешествие.

Но куда бежать? К какой части света мне прежде всего направить свои шаги? Это не так-то легко было решить.

Мой любимый друг, бравый капитан Майн Рид, мужественный человек, прошедший сквозь огонь и воду, советовал мне раньше всего пуститься в Северную Америку, к Красной реке или к Скалистым горам. Ну, и остров Борнео, конечно, тоже небезынтересен для молодых путешественников.

Мой второй друг, хотя и не такой близкий, как Майн Рид, - Фенимор Купер, мне нашептывал: "Если ты хочешь кое-что увидеть и научиться чему-нибудь стоящему, отправляйся в Мексику к краснокожим или в резервации для индейцев между рекой Миссисипи и Скалистыми горами, иди по стопам честного, героического Бумпо, познакомься с Кожаным чулком, с охотниками-индейцами Чингачгуком и Ункасом, учись у них смелости, стойкости и верности".

А с титула моей любимой книги "Приключения капитана Гаттераса" смотрел на меня мой самый любимый друг Жюль Берн, с гениальным лбом и глазами, заглядывающими в будущее. Он как будто говорил: "Что такое прерии Северной Америки и вековые леса Канады в сравнении с джунглями Центральной Африки и чудесами природы Полинезии и Занзибара?"

А Софья Верисгофер щурила свои веселые глаза и завлекательно улыбалась мне. "Франц и Ганс - вот с кого ты должен брать пример! Эти мальчики, почти твои ровесники, сопровождали на корабле доктора Гельда в его научной экспедиции по морям и далеким странам. Где они только не побывали, чего только не видали, с кем не воевали!

Они объехали Центральную и Южную Африку, Австралию и Индию, посетили Яву и Цейлон, Борнео и Гвинею, Полинезию и Маврикию, Равнину Смерти и Остров Дружбы, Зондские острова и Плавучий остров, Капштадт и Сидней, Мадагаскар и Занзибар .. Воевали с неграми, дружили с малайцами, пировали с готтентотами, сталкивались с папуасами, сенегальцами, с людоедами и землеедами, встречались с бушменами, с даками, с амакошами, с малакошами, видели карликов... Спасались от питонов и змей, убивали крокодилов и акул, стреляли в китов, тигров, леопардов, пантер, кенгуру, бегемотов и слонов, шакалов и летающих собак... Боролись с ураганами и наводнениями, с дикарями, убивали хищных зверей, собирали научные коллекции и открывали новые острова, а потом возвратились на родину здоровыми, бодрыми и прославленными... Да, четырнадцатилетний Ганс и шестнадцатилетний Франц вот по чьим стопам ты должен идти!"

Но дорога в страну чудес, куда звала меня Верисгофер, была мне известна не больше, чем дорога в индейские резервации в Северной Америке, и шансы добраться туда были одинаковы, поэтому я решил пока бежать к дяде Нафтоле в Бранчиц, в деревню, которую отделяли от моего родного города всего двенадцать верст. А оттуда мы с двоюродным братом Юдкой уже вместе отправимся в кругосветное путешествие. Через много лет мы вернемся обратно, обросшие бородами, как Жюль Берн, нагруженные золотом и драгоценными камнями, как золотоискатели Калифорнии, и покрытые славой, как Франц и Ганс. .