Я скоро оценил ее волю, спокойствие, независимый ум. Она не лгала своему супругу - действительно, кончила юридический. Роль ее была, безусловно, больше, чем роль рядовой обольстительницы. Было бы смешно не использовать такую серьезную оснащенность.

Чтоб выйти из этого биополя с его анафемским притяжением, я заставлял себя думать о тех, кто испытал его воздействие в менее безопасных условиях, о тех, кого она обезоруживала то благородным коньяком, то демократической водкой (с каким-нибудь зельем), потом - своей близостью. Молча я рисовал картинку: она вынимает из желобка беспомощную дверную цепочку, впускает в свое купейное логово стоящих наготове людей. Возможно, она прочла мои мысли - вдруг заговорщицки усмехнулась.

Первое, что она мне сказала: "Ради Христа, не троньте мужа. Он думает, я блатных ловлю".

То, что она меня не обманывает, я понял, едва лишь его увидел. Какие там "связь", "контакт", "доверие", к которым всегда стремится следователь. Самые неопровержимые факты не значили для него ничего. Были органы и была интрига, характерная для их темной жизни, - так он воспринимал ситуацию. Интрига, затеянная для того, чтоб избавиться от своего же сотрудника, который удачей и одаренностью стал поперек кому-то из сильных. С этой спасительной позиции его невозможно было сдвинуть - здесь я помру, отсель ни шагу! Он обладал особым свойством, мне бы хотелось его назвать библейским словом "жестоковыйность", если бы не горький исход.

Впрочем, тут нет противоречия. Просто он стоял на своем, на высшей правоте своей страсти, стоял до рокового конца.

Я провел с ним и с нею немало часов, и оба были со мной откровенны, каждый по-своему, разумеется. Она понимала, что партия сыграна, старалась улучшить, насколько возможно, свое незавидное положение, а он исповедовался так истово, что приводил меня даже в смущение.

Но эта потребность, его подчинившая, жизнеопасная, самоубийственная, была неизбывной необходимостью денно и нощно о ней говорить. Я был естественным собеседником, и он превратил меня в духовника. Со мной он мог свободно касаться любых деталей, мог повторять ее излюбленные словечки, мог быть подробным во всех мелочах, не исключая самых интимных. Давать показания было возможностью и вспоминать, и вновь пережить лучшие часы своей жизни. Я чувствовал, что он с неохотой уходит от этого лобного места, которым был, в сущности, мой кабинет - особенно для его судьбы. Прощаясь со мной, обрывал он ту ниточку, то кровоточащее волоконце, которое связывало его с нею.

Что-то похожее, мне казалось, испытывала и его жена. Любила она его? Честно сказать, я не берусь на это ответить. Браков у нее было много, не меньше, чем паспортов и фамилий. Но, видимо, ее взволновали его беззаветность и безответность. Хотелось - так она признавалась - хоть изредка чувствовать то же, что все. Есть дом, есть муж, есть все-таки тыл. Жалела. Любила его любовь. И - то же самое - часто, подолгу о нем говорила. Вот почему я смог воспроизвести их историю с такой полнотой, с такими подробностями.

Они увиделись на суде. Против собственных правил я побывал там притягивала к себе эта женщина! - и навсегда запомнил усмешку, с которой она на него взглянула. Много всего, всякая всячинка скрывалась в этом движении губ, в этой почти мгновенной вспышке черных, выразительных глаз. Участие, горечь и тут же дерзость, поверх всего - все та же загадка, которую он не сумел разгадать.

Она рассказала ему на свидании, что есть у нее малолетняя дочь. Дала адресок, попросила приглядывать. Дали ей девять лет - было ясно, что этот приговор не смягчат. Теперь у нее была забота - успеть бы в лагерь до Нового года, чтоб встретить его не в тюрьме, а в зоне.

Он дал себе слово ее дождаться, хотел удочерить ее девочку - из этого ничего не вышло. Звонил мне, искал со мной новых встреч, все с тою же целью поговорить о ней. Барахтался, пытался спастись и все же не смог - сдался, повесился.

Роман

Предисловие

Один выдающийся мастер прозы твердил, что "откладывать хорошо". Неоценимый совет литераторам. В особенности - неопытным птенчикам, готовым немедленно прыгнуть в небо. Естественный молодой азарт. К тому же вера в свое избранничество. Благое дело напомнить им истину, что замыслу необходимо вылежаться, он должен и созреть в инкубаторе, и опериться с тобою вместе. Другой знаменитый автор рассказывал, как в летний полдень, сидя в саду и поджидая свою подружку, вдруг ясно увидел цикл романов. В одно мгновение, целиком! Впоследствии он их все написал. Для этого, правда, ему понадобился весь Господом отпущенный срок.

Пусть так, но в отличие от него, когда-то на садовой скамье увидевшего незримую молнию, я вовсе не юноша - зенит мой пройден. И пусть откладывать хорошо - мне уже больше нельзя откладывать. Тем более тот, кто это сказал, оставил нам целую библиотеку, а я пробавлялся унылой поденкой и только мечтал написать роман. Время решиться и приступить, однажды утром броситься в омут.

Без предисловия не обойтись. Жанр этот давно не в почете, он старомоден, он архаичен и в литературе, и в жизни. "Только, пожалуйста, без предисловий" сигнал, исходящий от собеседника и от любой аудитории. "Короче. Переходите к сути".

Я игнорирую этот призыв. Поверьте, совсем не от болтливости. Мне нужно объясниться с читателем. Я посягаю на его время, и было бы глупо не посчитаться с его недоверием к дебютанту, я просто обязан дать доказательства, что понимаю свою ответственность.

Нет спора, у каждого есть свой сон. Тот, что преследует ваши ночи. Один себя видит счастливым любовником, другой - каким-нибудь первопроходцем, третий - чемпионом-штангистом. В конце концов и сон о романе - либо еще одна мечта осуществиться и состояться, либо попытка, пусть неосознанная, расположившись в его тени, укрыться, заслониться от света. Перед самим собой оправдаться. Писать все это не слишком весело, но искренность - основное условие начатой мною опасной игры.

Читатель вправе меня спросить, нашел ли я своего героя. Вопрос безусловно закономерный. Было бы большим легкомыслием пускаться в плаванье без человека, который в себе аккумулирует всю энергетику повествования. Набившая оскомину фраза "герой не моего романа" для автора звучит угрожающе. Герой еще важней, чем сюжет.