- Хорошо, подумайте... Даю вам срок до завтрашнего утра.

Движением руки он отпустил стоявших во дворе солдат. Франсуаза застыла на месте, оцепенев от страха. Дядюшка Мерлье, продолжая курить трубку и поглядывая на солдат с видом человека, испытывающего простое любопытство, ласково взял дочь за руку и отвел в комнату.

- Успокойся, - сказал он, - постарайся уснуть. Утро вечера мудренее.

Уходя, он из предосторожности запер Франсуазу. Он считал, что женщины ни на что не годны и только все портят, когда берутся за серьезные дела. Однако Франсуаза не ложилась спать. Она долго сидела на кровати, прислушиваясь к звукам, раздававшимся в доме. Расположившиеся во дворе немецкие солдаты пели и смеялись; как видно, они продолжали есть и пить, потому что до одиннадцати часов шум не прекращался ни на минуту. Время от времени и внутри мельницы раздавались тяжелые шаги, - должно быть, это сменялись часовые. Но с особенным вниманием прислушивалась девушка к звукам, которые ей удавалось уловить в комнате, находившейся под ее спаленкой. Она несколько раз ложилась на пол и прикладывалась к нему ухом. Именно там был заперт Доминик. Видимо, он ходил взад и вперед, от стены к окну, - она долго слышала его размеренные шаги. Затем наступила полная тишина, очевидно, он сел. Да и другие звуки постепенно затихли; все засыпало. Когда ей показалось, что весь дом уснул, она как можно бесшумнее открыла окно и облокотилась на подоконник.

Ночь была ясная и теплая. Узкий серп луны, заходившей за Совальский лес, слабо озарял поля, словно ночная лампада. Удлиненные тени высоких деревьев черными полосами ложились на луга, а трава в освещенных местах отливала бледно-зеленым бархатом. Но таинственная прелесть ночи не привлекала внимания Франсуазы. Всматриваясь в даль, она отыскивала взглядом часовых, которых немцы, по всей вероятности, расставили вокруг мельницы. Да, она ясно различала их тени, тянувшиеся вдоль Морели. Напротив мельницы был только один часовой; он стоял на противоположном берегу реки, под ивой, ветви которой купались в воде. Франсуаза отчетливо видела его. Это был высокий солдат. Он стоял неподвижно, устремив взгляд в небо, похожий на замечтавшегося пастуха.

Внимательно осмотревшись, девушка опять села на кровать. Так провела она около часа, поглощенная какой-то мыслью. Затем снова прислушалась; в доме не раздавалось теперь ни малейшего шороха. Она еще раз подошла к окну и выглянула наружу, но, должно быть, рог месяца, который все еще виднелся за деревьями, показался ей помехой и она снова предалась ожиданию. Наконец она решила, что пора. Стало совершенно темно, она уже не различала часового напротив, и все кругом расплылось в чернильную лужу. Еще с минуту она прислушивалась, потом решилась. Здесь, у самого ее окна, проходила лесенка ряд железных, вделанных в стену ступенек, которые вели от колеса на чердак и когда-то служили мельникам для осмотра частей механизма. Впоследствии устройство колеса было изменено, и лесенка давно уже пряталась под густым плющом, покрывавшим мельницу со стороны речки.

Франсуаза храбро перелезла через подоконник, ухватилась за одну из железных перекладин и повисла. Затем она начала спускаться. Юбка сильно ей мешала. Вдруг от стены оторвался камень и со звонким всплеском упал в Морель. Похолодев от страха, она застыла на месте. Но тут же поняла, что шум воды, ее непрерывный рокот, должен на расстоянии заглушать любой шум, какой может произвести она сама, и стала спускаться смелее, раздвигая ногою плющ, нащупывая ступеньки. Оказавшись на уровне комнаты, служившей Доминику тюрьмой, она остановилась. Одно непредвиденное затруднение едва не лишило ее мужества: окно нижней комнаты приходилось не прямо под окном ее спальни, а было в стороне от лестницы, и, вытянув руку, она нащупала только стену. Неужели ей придется лезть обратно, не осуществив свой план? У нее устали руки; от журчанья Морели, не прекращавшегося там, внизу, начинала кружиться голова. Тогда она оторвала от стены несколько маленьких кусочков штукатурки и бросила их в окно Доминика. Он не услышал; может быть, он спал. Она отковырнула от стены еще кусочек, ободрала пальцы. Силы ее были на исходе, она чувствовала, что сейчас сорвется, когда наконец Доминик осторожно отворил окно.

- Это я, - прошептала она. - Скорей, поддержи меня, я падаю!

Она впервые сказала ему "ты". Высунувшись из окна, он схватил ее и внес в комнату. Здесь она разразилась слезами, стараясь, однако, подавить рыданья, чтобы ее не услыхали. Потом, сделав над собой отчаянное усилие, успокоилась.

- Вас стерегут? - спросила она шепотом.

Доминик, который еще не мог прийти в себя от изумления, охватившего его при виде Франсуазы, только показал на дверь. За стеной раздавался храп; как видно, часовой, не в силах бороться со сном, улегся на полу под дверью, думая, что таким образом пленнику не уйти.

- Надо бежать, - взволнованно продолжала она. - Я пришла, чтобы уговорить вас бежать и проститься с вами.

Но он, казалось, не слышал ее. Он твердил:

- Как, это вы! Это вы... И напугали же вы меня! Ведь вы могли разбиться насмерть. - Он взял ее руки, поцеловал их. - Как я люблю вас, Франсуаза!.. Вы не только добрая, вы еще и храбрая. Я боялся одного - умереть, не повидавшись с вами. Но вы тут, и теперь пусть они расстреливают меня. Если я побуду с вами хоть четверть часа, я готов потом встретить смерть.

Он осторожно привлек ее к себе, и она прижалась головой к его плечу. Опасность сблизила их. В этом объятии они забыли все.

- Ах, Франсуаза, - с нежностью сказал Доминик, - ведь сегодня день святого Людовика, долгожданный день нашей свадьбы! Ничто не смогло разлучить нас, раз мы все-таки здесь, наедине друг с другом, раз мы явились на назначенное свиданье... Правда? Ведь сейчас утро перед нашей свадьбой.

- Да, да, - повторила она, - утро перед свадьбой.

Дрожа, они поцеловались. Но внезапно она оторвалась от него. Страшная действительность встала перед ее глазами.

- Надо бежать, бежать, - пролепетала она. - Нельзя терять ни минуты.

Он протягивал в темноте руки, чтобы снова обнять ее, но она сказала, опять обращаясь к нему на "ты":