И в самом деле, это были французы. На Совальской дороге, вдоль опушки леса, показались ряды красных шаровар. На мельнице поднялась страшная суматоха. Прусские солдаты с гортанными возгласами бегали взад и вперед. Впрочем, еще не раздалось ни одного выстрела.
- Французы! Французы! - воскликнула Франсуаза, хлопая в ладоши.
Она точно обезумела. Высвободившись из объятий отца, она смеялась и размахивала руками. Наконец-то они пришли, и пришли вовремя, раз Доминик был еще здесь, целый и невредимый!
Страшный залп взвода прогремел в ее ушах, словно удар грома; она обернулась. За минуту перед тем офицер тихо проговорил:
- Прежде всего покончим с этим делом.
Собственноручно подтолкнув Доминика к стене сарая, он отдал приказ стрелять, и когда Франсуаза обернулась, Доминик уже лежал на земле с двенадцатью пулями в груди.
Она не заплакала, она оцепенела. С остановившимся взглядом она опустилась на землю у сарая, в нескольких шагах от трупа. Она смотрела на него и время от времени делала рукой какое-то неопределенное, бессмысленное движение. Дядюшку Мерлье немцы взяли в качестве заложника.
Это был славный бой. Офицер быстро разместил солдат, понимая, что отступление влечет за собой неминуемую гибель. Лучше уж было подороже продать свою жизнь. Теперь пруссаки защищали мельницу, а французы нападали на нее. Перестрелка началась с неслыханной силой. Она не прекращалась около получаса. Затем раздался глухой взрыв, и снарядом сломало огромный сук столетнего вяза. У французов были пушки. Огонь батареи, установленной как раз над той канавой, где утром прятался Доминик, сметал домишки Рокреза. Теперь борьба не могла уже быть долгой.
Ах, бедная мельница! Ядра продырявливали ее со всех сторон. Было снесено полкрыши. Вот рухнули две стены. Но особенно сильно пострадало здание со стороны Морели. Плющ, сорванный с расшатанных стен, свисал, словно лохмотья; река уносила всевозможные обломки, а в одной бреши виднелась комнатка Франсуазы и ее кровать, белый полог которой был тщательно задернут. В старое колесо попали, одно за другим, два ядра, и оно издало последний предсмертный стон; лопасти унеслись по течению, остов рухнул. От веселой мельницы отлетела ее душа.