И.В.Знаменская

ЗЕРКАЛО ГАЛАДРИЭЛИ

... Забавно будет лет через триста припомнить эти разборки по поводу судеб национальных литератур в общемировой культуре. Да и через сто лет подобное удовольствие покажется, полагаю, исключительно изысканным и узко специальным - нечто такое для гурманов духа и памяти...

А сегодня едва ли хватит у нас прозорливости возблагодарить "текущий момент" - со всей его растерянностью, с отдиранием от тела и души того немногого, что, казалось, навечно (как вечным казался строй) присосалось к нам в качестве тоненького такого пожизненного бессмертия: Надежды на твердое пенсионное обеспечение, Веры в собственную неподкупность (поскольку никто и не пробует покупать), Любви к непреходящему шпротному паштету, встречающему нас в любой торговой точке родной страны, будь то Коряжма, Наманган или Анадырь. Да, не благодарим, а стоило бы...

Конечно, если спуститься с небес еще не произнесенных обобщений в нашу родную кошару, то есть оборотиться к стукнутому ныне пыльным мешком литературному процессу и увидеть на прилавках "Приключения космической проститутки", изданные многосоттысячными тиражами, или, перелистав "Книжное обозрение", не найти там (за исключением братьев-эмигрантов) на полсотни наименований и трех заветных фамилий, вызывающих желание немедленно бежать в магазин - только и мыслей, что в смертной рубахе вскарабкаться на заплеванный Парнас и дожидаться там труб Страшного Суда.

Конец света. Литературе, которой мы жили, места нет.

Однако всем, успевшим соскучиться за считанные годы перестройки по тому тяжелому равномерному гнету, который и заставлял наиболее крепких, в соответствии с физическим законом о противодействии, выпрямлять спину, можно порадоваться: нарастает давление. Пусть несверху, а как бы изо всей окружающей среды, но - нарастает.

Хаос створаживается в систему.

Какой она будет - это еще вопрос, но конъюктура изменилась; способы давления и изгнания за границы освещенного круга меняются, меняется и длительность присутствия в этом круге. О пожизненной ренте, обусловленной послушанием и (или) бездарностью, либо, что реже, талантом, говоритьб уж не приходится. Прежде, чем у нас привьется и развернется в своем цивилизованном виде институт литагентов, прежде, чем обретут реальные очертания цены на бумагу, истинная литература окажется в состоянии жесточайшего прессинга по всему полю, получая мобилизующие толчки от дешевеющего (во всех выражениях, кроме денежного) детектива, дебилизованной (не путать с демобилизованной!) до комиксов фантастики, социалистической эротики, стремительно вырабатывающей рвотный рефлекс на близость...

Берег родной обвалился, и все мы, умеющие и не умеющие плавать, сыплемся в холодную воду "нового мира", где неизменным и знакомым для всех остается одно - человеческая природа.

Но посему - и будем жить, так как количество "творцов" и "ремесленников" в стабильных (да и стабилизирующихся) социально-исторических структурах в процентном отношении неизменно. Так же, как количество гениев и злодеев в любой популяции. Ибо генофонд со временем восстанавливается, а давление внешнее снова провоцирует контрдавление внутреннее, именуемое подчас вдохновением.

Не научились подзаряжаться от приятного - будем подзаряжаться от противного. Этакое преображение энергии, если хотите; бесшабашный праздник селения, из которого сборщики податей уволакивают последний грош.

Трагедия, а как ни странно (и как всегда!) - оптимистическая.

... Кстати, резервы иностранного чтива, изданного до 1973 года и дающие возможность получать советскую "сверхприбыль" - вполне обозримы и исчерпаемы. Далее заказывающих музыку дельцов ждет коммерческий вакуум, который, хочешь-не хочешь, а придется восполнять отечественной беллетристикой, необъяснимо воздымающейся время от времени горообразованиями высокой литературы.

Откуда возьмутся воздымания? От верблюда. От тех горбов, той ноши, которая всегда с тобой. Если ты и есть запланированный популяцией урод, то есть впереди идущий в какой бы то ни было области. Пролагающий тропу по минному полю собственного разума, собственной души. Тебя ведь хлебом не корми, а дай забраться (или хотя бы попробовать забраться) в такие дебри прозрения, где и переаукнуться пока не с кем, так что и физическое бытие иной раз прерывается аккуратной рукой, оберегающей свои закрома до лучшего времени.

А те, кто не очень-то и кормили тебя хлебом, будут с удовольствием потреблять первый, а то и второй пласт узренного тобой, не углубляясь в особо пощелкивающую темноту и не удивляясь твоему безвременному уходу, а по-массолитовски, по-ресторанному - "...но мы-то - живы!"

Так что - есть определенная вера и в читателя-земляка, насквозь пропотевшего от суеты, и в ежедневно без особых усилий меняющего бельишко читателя "общемирового". Захочет он загадочной русской души, ибо на уровне души национальность ее постепенно теряет смысл, а загадочность, наоборот, приобретает его, наращивает цену, неизмеряемую и в самой твердой валюте.

Я уж не говорю о читателе "двоякодышащем", о читателе, иной раз готовом покинуть стройные ряды потребителей виски "скотч" или колбасы "столовой" и выломиться из социума на какое-то время, а то и на всю жизнь - в хиппи, в ашрам, в арендаторы или просто в лес зеленый, в тайгу, но с заветной книжицей в заплечном мешке. Дискеты компьютерные ведь не заберешь с собой (компьютер на заимку не затащишь), так что с книгопечатанием, надеюсь, не прощаемся.

... О чем человек захочет узнавать всегда, так это - о себе и о том, что может его ждать. Недаром притча, фантастика, астрология - "то поврозь, а то попеременно" во все времена пользовались спросом.

Отдельно, как рыцарь Грюнвальдус на камне - все в той же позиции сидит (а вернее, зависает, стрекоча крылышками) поэзия. Ибо пользуется качественно иным способом передачи, да и аккумулирования, информации; "внешний вид" его напоминает туго закрученную спираль, а искра проскакивает иногда и по прямой - кратчайшему расстоянию, прокалывая витки связного течения. Этот способ напоминает подключение к прямому информационному каналу, имеющему выход на общий банк данных Мироздания, и поэтому странноватые озарения, привносимые в читательские умы таким образом, хоть и вызывают иногда боязливое уважение, но бывают востребованы не во все времена и не всеми. Даже выражаясь в чисто звуковой и изобразительной гармонии, поэзия настораживает неготового к душевному труду человека, заставляя его сомневаться в том, имеет ли смысл вообще кормить за счет общества поэтов - отчего количество последних в цивилизованных государствах саморегулируется, не требуя довольно все ж таки хлопотного отстрела.