С Понайотом Бояджиевым и музыкантами из оркестра Большого театра работать было приятно. Все они добрые, одаренные, интеллигентные люди, во многом разделявшие взгляды Анны на творчество, понимавшие ее. Она мечтала сотрудничать с ними в Польше, но там они не принадлежали себе: в театре спектакль почти каждый вечер. Правда, иногда все же удавалось выступить с этим оркестром - в субботнем или воскресном дневном концерте. Что же касается записей новых песен на "Мелодии", то пришлось их отложить до следующего раза, точнее, до следующих гастролей.
Дело с ее собственным ансамблем так и не решалось. Анна стала подумывать, что, возможно, оно и не решится никогда. Она целиком доверила свои дела пану Анджею. Он то собирал новых музыкантов, то разгонял старых. То устраивал концерты в небольших городах вблизи Варшавы, то принимал приглашение участвовать в сборных концертах. Несколько своих новых песен Анна записала на телевидении, их показали в неудачное время - днем, в рабочий день. Ей советовали поехать на телевидение, поговорить с главным редактором, но она решила этого не делать. Она и раньше никогда никого ни о чем не просила. Решила не делать этого и сейчас.
Собственно говоря, ее никогда не баловала жизнь, и она воспринимала свою актерскую долю вполне трезво, без экзальтации. Внешняя сторона ее мало волновала. И раньше, в дни своего расцвета, она не очень-то обращала внимание на качество площадок, где ей приходилось выступать. Единственное, что она знала твердо, - профессиональные польские композиторы потеряли к ней интерес, по-видимому, из-за ее неспособности "раскрутить" шлягер. Публика на концертах встречает ее не так горячо, как раньше. За спиной частенько слышны пренебрежительные слова молодых коллег. Неужели - закат? Неужели это результат возраста? Неужели тогда, после болезни, она совершила ошибку, не пересмотрев свои позиции, и надо было приспосабливаться к биту, потом к диско, ко всем этим мальчишкам и девчонкам, завороженным ритмами и грохотом электронной музыки? А может быть, причина ее теперешних неудач совсем в другом - в той самой "малости", за которой можно гнаться всю жизнь, но так и не поймать ее? Просто нет песни - той, единственной, которая бы постоянно напоминала о себе, не требуя никакого искусственного "раскручивания", как когда-то "Танцующие Эвридики", как идет сейчас в Советском Союзе ее "Надежда"...
Нет песни! В этом причина ее неудач у себя дома, в Польше, причина ее преждевременного заката. Оставалось имя, которое в силу инерции продолжало действовать и в филармониях, и в Министерстве культуры, и за границей. Несколько раз ее приглашали на съемки в телевизионных шоу в Берлине. Она выбирала для съемок польские песни "Это, наверное, май" и "Быть может", хорошо понимая, что по композиторскому мастерству эти песни уступают песням других участников шоу. Но кого винить? Композитором-то ведь Анна Герман была сама. А других песен у нее не было...
Впрочем, однажды в Варшаве к ней пришел начинающий композитор, выпускник консерватории. Он сыграл ей несколько песен, написанных на известные стихи Юлиана Тувима. Анна слушала и боялась поверить себе. Настоящий талант! Подлинный мастер своего дела! Какое настроение, какая гармония, какой чарующий мотив, какое понимание стихотворений Тувима! Анна позвонила Панчо Бояджиеву, чтобы тот занялся оркестровками. Договорилась о записях на фирме "Польске награня". Но там потребовали прежде показать эти песни на художественном совете. Анна не сомневалась в успехе. Поехала в сопровождении композитора показывать его песни. Решение совета было единогласным: песни не отвечают профессиональным требованиям, являясь самодеятельными поделками.
Объясняться было бесполезно, да и не с кем. Все члены художественного совета мгновенно разъехались на своих "фордах", "мерседесах", "вольво"... Анна начала исполнять эти песни в концертах в надежде, что, как когда-то "Эвридики", они сами докажут свое право на существование. Но песни проходили неважно - в зале звучали лишь "аплодисменты вежливости", и она почти тотчас переходила к следующему номеру...
К своему огорчению, Анна убедилась в справедливости слов, сказанных ей недавно одним известным музыкальным критиком, к которому она относилась с симпатией.
- Времена меняются, и моды - тоже, - внушал ей критик. - В концертах проходят песни, которые "на слуху", которые звучат по радио и телевидению. Песни должны быть узнаваемы!
Она пыталась спорить с ним, убеждать, что ее опыт говорит о противоположном: важно исполнение, художественное мастерство. Критик не соглашался:
- По телевидению и радио звучат сотни песен. Согласитесь, с первого раза песня редко воспринимается, ей необходима "раскрутка". А когда она уже "раскручена", ее слушают совсем по-другому.
Пан Анджей предложил ей обойти худсовет и сделать записи в частной студии за свои деньги где-то в Лодзи. Но этот вариант она отвергла.
Накануне первомайских праздников 1975 года неожиданно возросло число концертов. Пан Анджей работал не покладая рук. Анну вдруг вспомнили и во Вроцлаве, и в Кракове, и в Зелёне-Гуре, и в Познани. Телефон разрывался, и его опять приходилось отключать. Грустное настроение, которое сопутствовало ей весь последний год и которое она тщательно скрывала и от Збышека и от мамы, сменилось приливом оптимизма и неудержимой радости. Она даже принялась корить себя за самомнение, сгущение красок, неуравновешенность. Видно, у каждого артиста бывает полоса временных неудач, надо только не поддаваться этим неудачам, а упорно делать свое дело. Анна собралась выйти из дома, чтобы поехать во Вроцлав, Збышек уже держал в руках маленький походный чемодан, как вдруг закружилась голова и она ощутила тошноту. Раньше ничего подобного с ней не случалось. Вызвали "скорую помощь", сделали укол. Потом врач пригласил в комнату Збышека и, улыбаясь, сказал:
- Все прекрасно. У вас будет наследник.
Анна не знала, радоваться ей или плакать. Свершилось! На тридцать девятом году жизни в ее искалеченном, изломанном и собранном заново теле начало формироваться живое существо! Ей не верилось. Неужели все-таки осуществится ее недостижимая уже, казалось, мечта? Ее "главная песня"! Врач посоветовал ей беречься, особенно не перегружаться физической работой, сократить выступления. Но ближайшие первомайские концерты отменять было нельзя, а потом... Потом посмотрим! После майских концертов наступила пауза. Анна попросила пана Анджея "предоставить" ей отпуск и с упоением занялась обследованиями. Врачи говорили, что все идет нормально. Она теперь много гуляла по парку около дома, радуясь голубому небу, солнцу, весенним цветам, теплому ласкающему ветерку...
Она написала обо всем Качалиной - первому и единственному человеку, кроме мамы и Збышека, - доверив ей эту тайну. Ответ получила быстро - очень сердечный, "все понимающий". Качалина только волновалась, как же теперь будет с гастролями, которые планировались на август, и, соответственно, как быть с записью пластинки, которая тоже планировалась на это время.
В городском Народном совете Збышеку обещали содействие в получении собственного дома, Квартира сковывала теснотой и неудобством: репетировать в ней было невозможно. Да и Збышек значительную часть своей работы, связанной с инженерными расчетами, мог бы выполнять дома. Но тут условий практически не было никаких.
Но самое главное, чего, наверное, не знал даже Збышек, но что хорошо знала она, стесняясь говорить об этом даже с самым близким человеком: она тосковала по своему сольному концерту, по песням, которые там, в Советском Союзе, не только любят, знают и поют, но которых ждут. Она знала, нет, была уверена, что там она вновь беззаботно погрузится в мир прекрасного.
Ей снова удалось договориться с Панчо Бояджиевым и теми же музыкантами, что ездили с ней год назад в СССР. Они обрадовались новой возможности поехать на гастроли за рубеж и выступать вместе с Анной, которую искренне полюбили и как певицу и как человека. Анна пригласила выступить вместе с ней и способную молодую певицу, недавнюю лауреатку Зеленогурского фестиваля. Кроме того, Анна подготовила большой конферанс, который давал возможность не только передохнуть от пения, но и, как она надеялась, создать нечто вроде маленького спектакля. Тут будут и песня, и оркестровая музыка, и остроумные монологи о музыке, о песне...