В Польше фестиваль советской песни в Зелёне-Гуре называют самым массовым, и в этих словах нет преувеличения. Десятки тысяч юношей и девушек в течение года на воеводских, городских отборочных прослушиваниях борются за право в июне приехать в Зелёну-Гуру и там показать свое искусство перед большим представительным жюри. Что греха таить, почти каждый из участников в будущем мечтал стать профессиональным артистом, и во многом Зелёна-Гура способствовала отбору талантов. Но Анну подкупало еще и то, с каким подъемом пели польские ребята советские песни. И довоенные - Дунаевского, Хренникова, братьев Покрасс. И песни военных лет - Блантера, Листова, Богословского. И современные - Пахмутовой, Бабаджаняна, Фрадкина, Шаинского.
Как-то, еще до болезни, в Варшаве на отборочном прослушивании она спросила рослого конопатого парня лет двадцати трех, где он услышал "Землянку" (это была песня ее детства, и она сразу вспомнила войну, эвакуированных, заполнивших улицы Ургенча). Парень смутился и робко переспросил:
- Может, что-то не так, может, я неправильно пою?
- Нет, правильно, - растроганно улыбнулась Анна. - Просто я слышала эту песню давным-давно и вспомнила свое детство.
- Это любимая песня моего отца, - ответил парень. - Он во время войны был в России, там вступил в нашу армию и знает много русских песен. Вот и меня научил,
- Пожалуйста, передайте от меня сердечный привет вашему отцу, попросила Анна. - Только не забудьте, передайте обязательно.
Многие ребята, участники фестиваля, слушали передачи Московского радио на польском языке "Моя песня для Зелёны-Гуры" и таким образом составляли свой репертуар. Когда по радио начали звучать советские песни в исполнении Анны - это были произведения Арно Бабаджаняна и Вадима Гамалии, - ее буквально засыпали письмами с просьбой прислать ноты. Она терпеливо отвечала своим молодым корреспондентам, сама писала нотные строчки. Но так всем ребятам ответить и не смогла - письма все приходили, а у нее уже был билет на самолет в Милан...
Сидя в третьем ряду партера, Анна с восторгом слушала заключительный концерт лауреатов. Было видно, как волнуются ребята, как пытаются собраться, преодолеть робость. Она позавидовала этим едва оперившимся лауреатам "от четырнадцати до шестнадцати", их юному оптимизму, даже неуверенности. И тому, что у них все впереди...
"Пани Анна! - окружили ее после концерта радостные и счастливые лауреаты. - Мы за вас так переживали, мы вам писали. Вы наши письма читали? Как вы себя чувствуете? Берегите себя, пани Анна! И не ездите больше в Италию!.."
При этих словах Анна искренне развеселилась.
- Честное слово, не поеду ни за что. А письма ваши я, конечно, читала все до единого. И чувствую я себя прекрасно, так что приходите завтра на концерт.
Для своего выступления Анна подготовила две новые песни, автором музыки которых была она сама. Недавно Качалина прислала ей два стихотворения советских поэтов - Риммы Казаковой и Сергея Острового. Оба стихотворения о войне - "Песня" Казаковой и "Костыль" Острового. Они поразили Анну драматизмом и благородным пафосом. В "Песне" рассказывалось о подвиге бойцов, почти детей, героев мировой войны. "Костыль" - о прекрасной и мужественной судьбе старого солдата. Мелодии родились как-то сами собой. Она долго сидела у рояля, подбирая мотив, В глубине души она считала себя дилетанткой, была абсолютно убеждена, что занимается "не своим" делом, что ей надо петь - и петь именно песни профессиональных композиторов. И наивно утешала себя тем, что польский композитор вряд ли сможет вникнуть в суть русской поэзии. А если появится песня советского композитора на эти стихи, что ж, она с удовольствием споет ее. Ну а пока...
Она вышла на сцену и сначала спела "Костыль". При всей близости польского и русского языков она была не совсем уверена, что польская аудитория сумеет глубоко понять смысл песни, поэтому вначале сделала свой короткий перевод...
Нет, она не пела со сцены. Она трогательно и страстно рассказывала о судьбе русского солдата - воина-освободителя. Анне показалось, что она увидела слезы на глазах пожилой женщины в третьем ряду. Она украдкой посмотрела в ее сторону еще раз и убедилась, что не ошиблась: женщина вытирала платком глаза.
Потом была "Песня". Когда раздались аплодисменты и зал дружно потребовал "биса", Анна почувствовала, что выложилась до конца и спеть еще раз уже не в силах. Словно она сама была среди этих юных бойцов на поле боя, где оборвалась их жизнь...
Так уж случилось, что из всех артистов - гостей фестиваля - цветы преподнесли только Анне. Когда она возвращалась за кулисы, усталая, измученная и все-таки счастливая, к ней подошла певица, с которой они раньше были в добрых отношениях. На сей раз певица С. была не в духе и не скрывала этого. Она так громко обратилась к Анне, что все присутствующие за кулисами обернулись в их сторону:
- И сколько же ты заплатила за эти прекрасные цветы? Знаешь, милочка, так ведь и разориться недолго, если будешь делать себе такие дорогие подарки после каждого концерта!
Анна едва сдержалась, чтобы не расплакаться. Сколько труда положили хирурги, чтобы вернуть ее, обреченную, к жизни! Сколько мужества и силы воли потребовалось ей, чтобы вновь выйти на сцену! И как легко несколькими бестактными и злобными словами горько обидеть своего товарища...
В Варшаве Анна позвонила в Министерство культуры и сказала сотруднику, занимавшемуся организацией ее гастролей в СССР, что, к сожалению, по состоянию здоровья она пока не осилит сольный концерт, что хорошо было бы подключить к ней еще нескольких артистов. Сотрудник ответил, что в этом нет проблемы и что дня через два он назовет ей других участников программы. Анна искренне обрадовалась и танцевальной группе, которая включалась в программу, и молодому способному певцу Анджею Домбровскому, с которым раньше не была знакома, а только видела его по телевидению. В моднейших темных очках, с хрипловатым голосом, быстрый и подвижный, Анджей представлял актерскую манеру пения, он разыгрывал музыкально-сценические миниатюры в песне, и это очень нравилось Анне. У Домбровского был и свой шлягер - песня композитора Антони Копфа "До закоханья еден крок" ("До любви один лишь шаг"). Он, что называется, быстро шел в гору, и ему прочили большое будущее.
В общении Домбровский оказался милым, деликатным человеком, немного замкнутым, без тени самомнения и самолюбования. В концертах он проходил хорошо, свои шесть песен исполнял с полной отдачей, радовался успеху, но понимал, что главное в программе - Анна Герман.
Анну в те осенние дни Москва принимала восторженно. Любовь к певице, восхищение ее мастерством и талантом, сострадание к ее мукам - все эти чувства как бы смешались воедино, и их невозможно было разделить. Только теперь Анна поняла, как она соскучилась по Москве! В ее душе вновь проснулся "зов родины". Она возвращалась в свое детство. Во время встречи с Качалиной и ее близкими были и объятия, и поцелуи, и слезы, и ласковые, утешительные слова:
Ты совсем не изменилась! Все такая же, Анечка!
- И ты такая же, Анюта!
Еще во время первого приезда в Москву Анна познакомилась с симпатичным, застенчивым юношей. Он старался быть полезным Анне, стремясь предупредить каждое ее движение. От этого ей становилось неловко. Однажды они разговорились, и Боря (так звали молодого человека) оказался превосходным знатоком современной эстрады. Его познания удивили Анну, от него она сама узнала много интересного и полезного для себя. Он работал продавцом в маленьком магазине грампластинок на улице Герцена, недалеко от студии звукозаписи фирмы "Мелодия".
И Анна искренне привязалась к нему. Она понимала, что и его привязанность к ней не имеет ничего общего со слепым преклонением перед кумиром. Он относился к Анне с огромной нежностью и заботой. Казалось, что он предугадывает все ее желания, причем делает это тактично и ненавязчиво. Он часто сопровождал Анну в ее прогулках по Москве, и Анне казалось, что они знакомы долгие годы. И вот теперь - новая встреча. Борис покраснел, от волнения поначалу не мог вымолвить ни слова, только смотрел на Анну восхищенным взглядом. Вместе с Качалиной они отправились в Летний театр.