Когда омою влагой ледяной

Свои огнем пылающие веки.

Письмо Натанаэлю

Ты не представляешь, Натанаэль, во что может в конце концов превратиться это поглощение света; и чувственный экстаз, к которому ведет это долгое тепло... Оливковая ветвь в небе, небо над холмами; мелодия флейты на пороге кафе... Алжир показался мне таким жарким и праздничным, что я хотел уехать через три дня; но в Блиде, где я укрылся, апельсиновые деревья были все в цвету.

Я выхожу утром, гуляю; ни на что не смотрю и все вижу; во мне возникает и выстраивается чудесная симфония из впечатлений, которых не замечаешь. Проходит время; мое волнение постепенно стихает, как замедляется движение солнца, прошедшего зенит. Потом я выбираю существо или предмет, которые меня привлекают, - они обязательно должны быть в движении, ибо мое ощущение, коль скоро оно зафиксировано, перестает быть живым. Мне кажется тогда в каждое новое мгновение, что я еще ничего не видел, ничего не пробовал. Я растворяюсь в беспорядочной погоне за убегающими явлениями. Я бежал вчера на вершину холмов, возвышающихся над Блидой, чтобы подольше видеть солнце; чтобы видеть заходящее солнце и пылающие облака, окрашивающие белые террасы. Меня поражает тень и тишь под деревьями; я брожу при свете луны; мне часто кажется, что я плыву, - так обволакивает меня, так мягко приподнимает горячий и светящийся воздух.

...Я верю, что дорога, на которой я нахожусь, - моя дорога, и я должен идти именно по ней. Я сохраняю привычку к огромному доверию, которое можно было бы назвать верой, если бы это было скреплено клятвой.

Бискра

Женщины ожидали на пороге домов; позади них вились узкие лестницы. Они сидели тут, у дверей, важные, раскрашенные, как идолы, надев на голову диадемы из мелких монет. Ночью эта улица оживлялась. Вдоль лестниц горели лампы; каждая женщина сидела в нише света на своей лестничной клетке; их лица оставались в тени блестящих золотых диадем; и каждая, казалось, ждала меня, именно меня; чтобы подняться к ним, нужно было прибавить золотые монетки к диадеме; проходя, куртизанки гасили лампы; войдя в ее тесные апартаменты, пили кофе из маленьких чашек, потом занимались любовью на низких диванах.

В садах Бискры

Ты писал мне, Атман31: "Я пасу стада под пальмами, которые ждут вас. Возвращайтесь! Весна разбудит ветки: мы будем гулять и ни о чем не думать..."

- Тебе не придется больше, Атман, овечий пастух, ждать меня под пальмами и смотреть, близко ли весна. Я приехал; весна разбудила ветки, мы гуляем и ни о чем не думаем.

В садах Бискры

День сегодня пасмурный; благоухающие мимозы. Влажное тепло. Капли толстые или широкие, формирующиеся в воздухе... Они задерживаются на листьях, отягощая их, потом падают с шумом.

...Я вспоминаю один летний дождь; - но можно ли это назвать дождем? - Эти нежные капли, которые падали, такие большие и тяжелые, на этот пальмовый сад, в этот свет, зеленый и розовый, такие тяжелые, что листья и ветки крутились, как отвергнутый любовный дар из множества гирлянд крутится на воде. Ручьи уносили вдаль пыльцу для оплодотворения, их воды были мутными и желтыми. Рыбы млели в водоемах. У самой воды было слышно, как хлопают ртами карпы.

Перед дождем завывавший южный ветер хорошо прокалил землю, и теперь аллеи переполнялись испарениями, мимозы склоняли ветки, словно укрывая скамейки, где творилось настоящее празднество. - Это был сад наслаждений; и мужчины в одежде из белой шерсти, и женщины в расписных покрывалах ждали, чтобы их пропитала влага. Они, как и раньше, сидели на скамейках, но все голоса замолкли, и каждый слушал, как ливень роняет капли, оставляя влагу - случайную спутницу середины лета, - утяжелявшую ткани и омывавшую подставленные тела. - Воздушные испарения, влажность листьев были столь велики, что я остался сидеть на скамейке рядом с ними, не сопротивляясь чувству любви. - И, когда дождь прошел и только с веток стекали струйки воды, тогда каждый, сняв свои туфли или сандалии, пощупал босыми ногами влажную землю, мягкость которой создавала ощущение блаженства.

*

Войти в сад, где никого нет; двое детей в белой шерстяной одежде сопровождают меня. Сад очень большой, в глубине его открывается проход. Деревья высокие; небо, низкое, цепляется за верхушки. - Стены. - Целые деревни под дождем. - А там - горы; нарождающиеся ручьи; корм для растений; оплодотворение, торжественное и приводящее в восторг, блуждающие ароматы.

Занесенные ручьи; водостоки (листья, смешанные с цветами) - которые называют "оросительными каналами", потому что их воды тут медленные.

Бассейны Гафсы с опасными чарами: - Nocet cantantibus umbra*32 - Ночь теперь безоблачная, глубокая, слегка туманная.

(Очень красивый ребенок, одетый в белую шерсть на манер арабов, по имени Азус, что значит: возлюбленный. Другого зовут Уарди, что значит: рожденный во время цветения роз.)

- И воды, теплые, как воздух,

В них наши губы погрузились...

Темная вода, которая не была отчетливо видна, пока луна ее не посеребрила. Она казалась родившейся среди листвы, и ночные звери рыскали тут.

Бискра утром

Заря восходит, брызжет в воздух, целиком обновленный.

Ветка олеандра будет дрожать в трепещущей руке.

Бискра вечером

На этом дереве пели птицы. Ах, они пели громче, чем, как я думал, могут петь птицы. Казалось, что само дерево кричит - что оно кричит всеми своими листьями, - потому что птиц не было видно. Я подумал: они сейчас умрут, эта страсть слишком сильна; но что же случилось с ними сегодня вечером? Неужели они не знают, что вслед за ночью снова приходит утро? Может, они боятся заснуть навсегда? Или хотят исчерпать всю свою любовь за один вечер? Как будто, если они замолчат, наступит бесконечная ночь. - Коротка ночь в конце весны! - Ах! Радость, что летняя заря разбудила их, да так, что они и не вспомнят о своем сне до следующего вечера, испытывая чуть меньше страха умереть.

Бискра ночью

Молчаливые кусты; но пустыня вокруг дрожит от любовных песен кузнечиков.

Шетма

Удлинившиеся дни. - Растянуться тут. Листья смоковниц еще не свернулись; они пахнут, если помять их в руках; их стволы сочатся млечным соком.