Если мужик, с которым вы чего только не выделывали в течение долгих месяцев, вдруг стал отлынивать, с ним все ясно. Возможны только две причины: либо он завел другую бабу, либо, наоборот, слишком долго трахался только с тобой. Все телки с «Пандоры» были у меня на подозрении. Но, поскольку их было всего четыре, вычислить ту, что одалживала у меня Фредерика, было нетрудно. Я уже говорила, что Диди я отбросила сразу. Орлом-и-Решкой, с Матье впереди и Стокаммером сзади, с фишками скрэббла в руках, с креветками во рту, с каской на башке, готовящая зенитку к бою, уж и не знаю как сумела бы перепихнуться с моим мужичком. Эсмеральда? Никогда не поверю. Она б ему причинное место оторвала. Оставалась Толедо. Каких только жутких планов я не вынашивала, каким только воображаемым пыткам ее не предавала. Теперь мне ужасно стыдно. Моей соперницей оказалась вовсе не она. Однако, неотступно преследуя ее по пятам, как учили у скаутов, я и вляпалась в дерьмо.

Однажды лунной ночью, когда очередная свара избавила Фредерика от обузы меня ублажать, встаю с постели, поднимаюсь на верхнюю палубу и скребусь в кабину к стюардессам. Толедо уже спит, Диди тоже Извиняюсь, вру, что перепутала лестницы. Они, наверно, решили, что я надралась. На самом деле – ни в одном глазу, хотя и утешилась в своем одиночестве, вылакав пару бутылок шампани. Вовсе не спьяна, а совершенно сознательно я решила обшарить все закоулки этой паршивой посудины и чпокнуть любого, кто бы ни трахался с Фредериком, будь то баба, мужик или зверь.

В черной ночной рубашке, пошатываясь от качки, я обошла всю палубу, заглядывая в каждый иллюминатор. Светился только один из них Когда я к нему направлялась, дверь каюты приоткрылась, и я едва успела мотнуться в темный угол и там замереть. Было два или три часа ночи. Каюта принадлежала Орлом-и-Решкой. Эта жирная корова тоже была в ночной рубашке, только белой Подсвеченная еще и луной, она смахивала на привидение. Вижу, как это привидение буквально утопило Фредерика в объятиях, а потом чуть не всосало своей пастью. Такое было гадкое зрелище, что я едва не хлопнулась в обморок. Пришлось закусить палец, чтобы, сразу не отдать концы, не крикнуть, не разреветься. Наконец она изрыгнула Фредерика. Он выкатился из каюты, прошел прямо рядом со мной, шмыгнул к лестнице – и нет его. Одет он был в тот самый пуловер в белую полоску, мой подарок.

Когда я пришла в себя, Орлом-и-Решкой уже закрыла дверь. Мне тут же пришла мысль навестить Эсмеральду и стянуть ее револьвер Конечно, ей может спросонья померещиться, что япошки уже тут как тут, и она поднимет такой визг, что перебудит всю нашу скорлупку Ну и фиг с ней, никто не успеет очухаться. А я – шмыг в каюту к этой шлюхе, пожелаю ей доброго пути в преисподнюю и шлепну прямо в койке, где она только что резвилась с моим дружком. Шесть пуль всажу в ее жирное брюхо. В крови утоплю. Не жить ей, даже если она надела на ночь свою каску.

Когда я добрела до каюты Эсмеральды, глаза у меня были на мокром месте. Я уже ничего не видела сквозь свои стеклышки, кроме разве что будущего. Я ведь навсегда потеряю Фредерика – из-за меня его схватят и прикончат. А терять его мне вовсе не хотелось. Наоборот, я мечтала его вернуть и чтоб, как раньте, он был только мой. Надо сейчас пойти к Фредерику и сказать, что я его прощаю. Мол, ерунда, что он перепихнулся, главное, чтоб не подцепил от своей грымзы какую-нибудь заразу. Но и это, скажу, чушь – продезинфицирую, и все дела.

И еще, размышляла Фру-Фру, пересчитывая ступеньки своей восхитительной задницей, было бы неплохо его припугнуть Пусть знает: или я, или смерть. Но тогда все равно надо вооружиться. Разбиваю витрину в коридоре и извлекаю оттуда огромную хреновину, смахивающую на пистолет, и другую огромную хреновину, смахивающую на патрон. При этом раню правую руку. На шрамы мне всегда везло. Честно говоря, я ничего уже не соображала.

Когда я распахнула дверь чулана, то застала там картину как в самом начале: Фредерик в рубашке «Лакост» и белых штанах валяется на драном матрасе между деревянной лошадкой и пустой винной бутылью, служившей ему подсвечником. Подперев голову рукой, он уставился в какую-то книжку. И такую я вдруг почувствовала к нему нежность, что стою – слова из себя не могу выдавить. А он дико на меня взглянул и завопил:

– Фру-Фру! Ты что, выкинь эту штуку! Это ракетница! Здесь рядом бензин, понюхай!

– Плевать я хотела! Что ты читаешь?

Он сразу забыл про ракетницу и взглянул на книжку – Приключения Артура Гордона Пима. Я встала рядом с ним на колени. Почему-то я решила, что теперь уже не способна кому бы то ни было отомстить, тем более Фредерику. Так мне хорошо было в этом чуланчике, при этой дерьмовой свечке, как еще никогда не бывало. А может мы вообще влюбляемся в то, что вот-вот предстоит потерять. Спросила:

– Кто написал?

– Эдгар По. А перевел Бодлер.

– Видишь, ты все от меня скрываешь. Никогда не видела, чтобы ты читал.

Он обнял меня и поцеловал так нежно, что я снова разревелась, как бешеная, какой я тогда и была. Ни один из нас не догадывался, что это наша последняя ночь, что сейчас мы разлучимся навсегда.

Он опустил голову и печально произнес:

– Я не хотел тебе изменять. Это она меня заставила, пригрозила, что выдаст. Ты ведь знаешь, что тогда было бы. Либо опять в тюрьму, либо – за борт.

И Фредерик снова поглядел на меня своими черными блестящими глазами, такими искренними, тревожными. Сказал:

– Ты понимаешь, Фру-Фру, сколько акул нас преследует?

Я понимала сколько. И погладила его волосы. И тут мне – дура я, дура, дура – взбрело в башку учинить допрос:

– И давно вы так?

– Она засекла, как я выходил из каюты.

– Когда?

– Да не помню уже. После Новой Каледонии.

Словно мне врезали кулаком в живот. Я несильна в счете, но тут подсчитать было нетрудно. Крикнула:

– Новой чего?.. Значит, ты мне врал столько…

От ошаления и бешенства я одним махом вскочила на ноги и тем же махом вмазалась головой в этот вонючий потолок. Простонала, схватилась за голову:

– Дерьмо!..

И тут бабахнула фигня, которую я так и держала в руках. Две, три, может быть, четыре секунды я стоя, Фредерик сидя наблюдали, как этот чертов заряд мечется от стенки к стенке, испещряя чулан огненными дорожками, а потом вселенная взорвалась.

Когда я очухалась, я обнаружила, что лежу на дне спасательной шлюпки, положив голову на колени Толедо. Все тело ломит. Рядом сидит Джикс, наблюдая, как вдалеке, все удаляясь, полыхает «Пандора». Стоит жуткая тишина. От Америки до Австралии – ни единого звука, кроме плеска наших весел. За нами следом тащились еще две шлюпки. Но они были почти не видны в молочном тумане. По крайней мере для меня, стеклышки-то я ведь не захватила. Джикс меня обнял и произнес:

– Еще не вечер. Вот если б нас потопили япошки, спасатели уж точно бы не сунулись.

К полудню нас всех подобрал караван сухогрузов, плывущий в Колумбию. Там нас снабдили фуфайками и штанами, а потом пересчитали, сколько там оказалось на всех кораблях. Получилось, что в катастрофе, включая Фредерика, погибло двое. Мне сделали укол снотворного.