— Вы оба, мама, извини, просто оболванены. Ладно, ты любила его. И он, может быть, тебя тоже любил. И вы все это отдали этому дурацкому государству, пожертвовали своими чувствами, чего ради? Папа по крайней мере гораздо честнее. Он любит женщину - и живет с ней, и плевать хотел на все эти правила.

— Ах так? - Элис цепляла по больному, и Крис начинала кричать, - ну иди тогда, поезжай к папе! Раз он такой хороший! Посмотрим, как ты ему нужна…

Теперь замолкала уже Элис, и в глазах ее появлялось беспомощное выражение. Крыть нечем - папа ею давно не интересуется, у него там, в новой семье, есть свой сын. Папе она не нужна. Разве что из вежливости он согласится с ней пообщаться.

— Но дело даже не в этом… это ваше дело… если вам нравится быть оболваненными. Ты хоть раз думала, что он - инквизитор? Ты понимаешь, чем он занимался на работе? Ты Рошена читала?

— Да, Элис, я в курсе, чем Йэн занимался на работе.

— Ты понимаешь, что это он, именно он сажал людей в тюрьму только за то, что они читали что-то, мыслили не так, как вы, верили иначе? Ты считаешь, что это нормально? Ты понимаешь, что он пытал людей, может быть даже, сам это делал, своими руками? Он же сам вел расследования.

— Да, Элис. Да, я знаю.

У нее не было аргументов. Дочь была права. И все, что Крис могла противопоставить этому - свой собственный разговор с Йэном в ранней молодости, брошенное колечко… Она и сама думала примерно так же. Она и сама не могла смириться с тем же самым. И потом - все эти тягостные мучительные невыносимые годы без Йэна. Такой маленький, незаметный бытовой ужас, который просто сломал ее, высосал до дна, все эти житейские пустяки рядом… с тем человеком… без Йэна.

С тем человеком - по мнению Элис, правильным и честным.

— Я знаю, Элис… но… я люблю его.

Крис знала сейчас, что Йэн прав. Он был прав, делая то, что делал. Это была война. Он защищал государство. Он просто солдат, ничего больше. Но объяснить это девочке…

Йэн ведь и сам не смог ей это объяснить в молодости.

Поэтому оставался лишь один аргумент.

— Любишь - значит, не так уж любишь, раз лицемерила всю жизнь, не позволяла себе даже поцеловать его. Что же это за любовь такая?

Крис хотелось плакать. Господи, почему она выросла такой жестокой? Как так можно - ведь Крис все-таки мать… разве она посмела бы такое сказать своей матери?

— Тебе просто было удобно с ним, - продолжала жестокая девочка, - я понимаю, одна с двумя детьми… а он помогал. Вещи нам брал со своей инквизиторской карты… вещи, оплаченные чьей-то кровью.

— Перестань! - Крис вскрикнула, словно от боли, - перестань сейчас же! Ты… ты даже не представляешь… - она разрыдалась. Элис стало ее жалко, она обняла мать.

— Ну ладно, мам… ладно, прости… я не хотела.

Она ушла. Жила в конвиктусе, как все, но дома больше не появлялась даже на выходные. Так до самого переворота. Кажется, у нее какой-то мальчик появился - Крис ничего не знала толком.

Йэн вроде бы пытался сам поговорить с Элис, но ничего путного там тоже не вышло. И не могло выйти.

Если бы можно было что-нибудь объяснить,доказать, Йэн сделал бы это еще тогда, в молодости, когда Крис бросила его, в общем, по тем же мотивам.

Ничем это не докажешь. Никакими словами.

Только своей жизнью. Своей кровью. Своей болью.

Если жизнь и Элис протащит по колючкам, срывая куски шкуры, тогда девочка поймет все… однажды…

Или не поймет.

Крис ждала уже четверть часа в этой маленькой комнате, разгороженной пополам решеткой. Она сидела за столом, и по другую сторону решетки тоже был стол.

Вместо Распятия на стене висел нелепый, только что придуманный символ новой власти - восьмиконечная желтая звезда в белом круге. Биргенский, кстати, символ. Дверь там, по другую сторону решетки, открылась, Крис стиснула пальцы под столом. Сейчас… сейчас она увидит его.

Шок был сильным.

И от того, что она в самом деле увидела Йэна. Своего любимого.

И от того, что не сразу узнала его.

Крис задохнулась и просто не могла ничего сказать. Она только смотрела. И он смотрел на нее.

Не было никакого "здравствуй" и никакого "как дела".

Они молчали.

Крис боялась, что покажется Йэну старой - в самом деле, известие о Маркусе просто убило ее. Она знала о себе, что постарела. Но она не предполагала, насколько за это время изменился Йэн.

Ему ведь еще нет и пятидесяти. А на вид смело можно дать все семьдесят. Даже осанка изменилась, он уже не держится прямо и легко. Плечи согнуты, и двигается он как-то… осторожно. А лицо… серое и будто перекошенное. Исхудавшее. Глаза - огромные, в темных кругах, кожа висит по-старчески. Волосы… у него всегда были очень светлые волосы, но кажется, сейчас совсем серебряные.

И шрамы. Довольно свежие на вид. Один - от угла губ вниз, воспаленный. Другой - на скуле.

И почему он сразу убрал руки под стол? Может, так положено, конечно… хотя вряд ли.

— Что они с тобой сделали? - тихо спросила Крис, и это была первая произнесенная фраза. Охранник там, за спиной Йэна, пошевелился.

— Ничего… Солнышкин. Ну что со мной можно сделать? - спросил Йэн. Не улыбнулся. И добавил еще:

— Я сильно страшный, да?

— Ты… - у Крис перехватило дыхание, - ты моя радость, Йэн.

— Как ты живешь, Солнышкин? У тебя хоть еда дома есть? Тебя с работы не уволили?

— Нет… зарплату задерживают… да это все ерунда.

— Как Элис? - спросил он, немного помолчав.

— Она заходила, - оживилась Крис. Хоть что-то хорошее, хоть чем-то можно его порадовать, - она заходила, знаешь, мы поплакали вместе… Мне кажется, она оттаивает.

— Это хорошо, - сказал Йэн, - а то ты совсем одна там.

— Да я-то ничего… ну что я? Я же на свободе. Работаю, как всегда. Живу нормально. Ну трудности, так сейчас они у всех. Мне еще хорошо. Вот блок приватизировали, теперь это вроде как моя собственная квартира. А кого-то выкинули на улицу…

Глаза Йэна заблестели и сузились. Он молчал, но Крис знала, что он хотел бы сказать сейчас. Они ответят за все это.

— Ты-то как? Тебя били тут? Это, - она прикоснулась к собственной губе, в том же месте, где у Йэна был шрам.

— Ну немного, да… это нормально. Вот живой остался…

Йэн снова замолчал. Крис поняла его: а Маркуса уже нет…

Но говорить о Маркусе нельзя. И даже думать нельзя, а то начнешь плакать.

— Вас там кормят? Как вообще условия?

— Да ничего, тюрьма как тюрьма… бардак, конечно. Чего от них ждать… даже тут ничего не могут организовать нормально. Жаль, что нельзя планшетку… Но ничего, мы тут не скучаем, камера большая, людей много интересных.

— Когда суд - вам тоже не говорят?

— Нет. Крис…

Йэн помолчал, словно собираясь с мыслями.

— Тебе нужно привыкнуть к мысли, что… все иначе теперь. Суд. Это только слова, понимаешь? Закона больше нет. Они говорят о том, что теперь будет правовое государство, власть закона… все это чушь. Это у нас был закон. Может, не такой, как им нравится, но закон. А сейчас… они будут держать нас столько, сколько им нужно. С судом. Или без. Это неважно. Это все не имеет значения. Они дадут мне пять лет, а выйду я через десять. А может получиться так, что и завтра выйду. Я знаю, это тяжело, я бы не хотел тебе это говорить… но тебе надо к этому привыкнуть. Нам в этом мире жить.

Крис ничего не отвечала.

— Может быть, знаешь, и не будет суда… мы слишком многое на суде можем рассказать. Слишком многое. И если - то он будет закрытым.

— Все-таки хотелось бы знать… какой-то ориентир, - пробормотала Крис, - это бы как-то успокаивало.

— Да, но не рассчитывай на то, что они будут честными. Крис… тебе придется привыкнуть жить одной. Лучше так. Это больно… Крис. Я люблю тебя, - прошептал он.

Теперь она ничего уже не могла сделать - ее глаза наполнились слезами.

— Йэн, я очень… очень люблю тебя… ты самый лучший, ты…

— Крис, ты меня прости.