Петько ничего не сказал Приминному, молча свернул в узенькую улочку, что вела к приземистой, заброшенной в редкий садик хатке его крестной матери, а отцовой, следовательно, кумы, Одарки Харитоновны. Только скрывшись от скользких глаз Приминного, дал себе волю, пустился со всех ног, запыхавшись, ударился о дверь хаты, нажал на щеколду. Он очутился в темных сенях, где пахло кислой капустой и мышами, легко нашел по памяти дверь в комнату, не стуча (не до приличий, когда чуть не утонул родной отец!), вошел в хату. В печи горел огонь, полыхало, шипело, видно, варилось что-то, а может, и жарилось, но кто варил и для кого, не скажешь, потому что никого Петько не увидел ни возле стола, ни на лавке, застланной цветастым рядном, ни на лежанке. Он шмыгнул носом, не то намереваясь заплакать, не то просто от растерянности, и только этим шмыганьем родил в хате что-то живое. Где-то что-то зашевелилось, зашуршало, потом вымелькнуло из-за печной стенки, из-под самого потолка, было странно двуголовое, как из сказки или из кошмарного сна, уставилось на Петька сразу четырьмя глазами гневно и возмущенно, а потом и двуголовость раздвоилась. Теперь угрожающее недовольство сменилось встревоженностью и растерянностью. Петько узнал стриженую голову отца и голову Одарки Харитоновны с ее роскошными золотистыми волосами, за которые Петьковы тетки называли ее рыжей. Он даже не удивился тому обстоятельству, что отец и Одарка Харитоновна почему-то очутились вдвоем на печи, обрадованно крикнул: "Тату!" - и уже намеревался прыгнуть на лежанку, чтобы хоть дотронуться до отцовой щеки, убедиться, что отец цел и невредим. Но Андрий Карналь совсем не обрадовался появлению сына, он как бы толкнул Петька в грудь суровым: "Ты чего?"
- Так ты ж... ты ж... - Петько не мог говорить, его душили слезы, и он изо всех сил сдерживался, чтобы не взорваться плачем, - ты же... утонул... Тетка Радчиха сказала...
- Поменьше бы она молола языком! - крикнул отец.
И Одарка Харитоновна в тон ему:
- И обсушиться человеку не дадут!
Но она все же была женщина и потому смекнула, что не стоит наживать себе в мальчике врага. Мигом сменила тон:
- Может, тебе пирожочек дать, Петя?
- Не хочу я вашего пирожочка! - крикнул Петько и, грохнув дверью, выбежал из хаты.
...Родился Петько весной, на Юрия, когда впервые выгоняют на пастбище скот, когда Днепр заливает молодые плавневые травы и под его прозрачными теплыми водами зацветают в травах какие-то желтые сочные цветы. В ту весну ему исполнилось пять лет, возраст, когда тебе уже доверяют пасти не только собственную корову, но и соседских. И ты приглядываешь, кроме своей пеструхи, еще и дедову серую, да с большим выменем корову Феньки Белоуски, Фенька за это каждый день дает тебе красивую картонную гильзу от ружья мужа Василя Михайловича, единственного интеллигента в их порядке, Василь Михайлович работает бухгалтером на Тахтайском каменном карьере, и его ежедневно отвозят туда и привозят домой пароконной бричкой-тавричанкой с намалеванными на ней красными и белыми цветами - на зеленых стеблях.
Однажды в ту весну Андрий Карналь решил побеседовать с сыном. Они сели вечером за стол друг против друга, младший тревожно поглядывал на старшего, выжидая, что тот ему скажет, а старший также тревожился, не зная, какой отзвук в душе младшего найдут его слова, ведь сказать ему предстояло трудное и не будничное.
- Слушай, Петрик, тебе уже пять лет, ты хлопец взрослый, видишь, как мне тяжело, не справляюсь я со всеми делами, и колхоз на мне, и домашность вся, да и за тобой присмотреть надо. Как ты отнесешься, если я возьму тебе мать...
Петько молчал, но в его молчании слышался стоп: "Мать?" И Андрий Карналь уловил тот стон детской души и, краснея и запинаясь, быстрей забормотал, что, ясное дело, родную мать никто не заменит Петрику, а вырвалось слово про мать лишь потому, что женщина, которую он хочет взять, будет малышу, как родная, да Петрик ее хорошо знает, это его крестная мать Одарка Харитоновна. Вишь, и зовется она тоже "мать", хоть и с прибавлением устарелым "крестная", которое им теперь как-то и не к лицу. Отец еще долго говорил и запутывался все больше и больше. Наверное, ждал, что Петрик выручит его, но мальчик заупрямился, молчал, понял, что отец не советуется с ним, а решил уже и все эти разговоры лишь для формы. В нем вскипала злость на будущую мачеху, злость поднималась и против отца, который так легко и просто предал их дружбу, не ведая о том, что все дети ненавидят мачех. Он наполнялся ненавистью к Одарке Харитоновне, ненависть выплескивалась и на отца, хотя любовь к отцу от этого и не становилась меньше, а словно бы даже возрастала, и от этих противоречивых чувств мальчик совсем растерялся. Все так же безмолвно глядел на отца и вдруг упал головой на стол и затрясся в рыданиях, забился беззащитно и беспомощно и не мог утешиться ласковыми прикосновениями отцовских рук, не помогла отцова ладонь, тихо гладившая его по головке, ни отцовы объятия. Мальчик плакал долго и безутешно и заснул в слезах и в отчаянье.
Мачеха пришла в их хату ночью, отец тишком перевез ее небогатый скарб. Не было никакого застолья, никаких гостей. Петько проснулся, уже имея мачеху, думал, что все теперь в хате будет дышать враждебностью. Но были уют, чистота, пахло свежими пирожками, которые у Одарки Харитоновны получались вкуснее, чем у кого-либо в селе, пекла она паляницы, едва ли не наилучшие в Озерах, и борщ у нее получался такой, что приезжали попробовать чуть ли не из самого Кременчуга. Мачеха исповедовала опрятность в одежде и во всем такую, что Петьковы тетки, которые не могли простить брату женитьбы на рыжей, вынуждены были признать:
- Уж на что, Петрик, твоя мама Варка была чистюлей, а Одарка ей, пожалуй, не уступит...
Но все это - и неимоверная чистота в доме, и вкусные пирожки и борщи, и неусыпные заботы мачехи о Петьке и его отце - доставалось слишком дорогою ценой. Исчезла тишина в хате, пропал покой, теперь тут воцарились крик, свары, каждый раз на Петька находилась лозина, которой мачеха владела прямо-таки артистично. Отца же Одарка Харитоновна мучила ревностью, распространяя ее на всех и вся: на молодиц, неравнодушных к Карналю, на колхоз, поглощавший все его время, на районное начальство, часто вызывавшее председателя "Красного борца" то для отчета, то для инструктажа, то для "накачки", то для поощрения, то для головомойки. Мачеха ревновала отца даже к колхозным коням, и к вспаханным полям, и к весеннему севу, к непоколебимым идеалам и к погоде. Петько не мог постичь: зачем было брать в их тихий и мирный дом столь крикливую и сварливую женщину? Борщ им варила бабуся, которая жила от них через огород. Сорочки стирали тетки. А для Петька еще и вышивали на нижних рубашонках красивые цветы красными и черными нитками. Зачем же мачеха?
Мальчик начал затяжную, по сути безнадежную, но упорную воину с мачехой. Оружие нашлось как-то само собой: он просто избегал каких-либо обращений к мачехе, пренебрегал звательной формой, существовавшей в украинском языке как будто специально для укрощения таких упрямых малышей, как он, не называл мачеху ни мамой, ни Одаркой Харитоновной, ни теткой никак. Если уж непременно нужно было обратиться, поскольку законы повседневной жизни неминуемо бросают тебя даже к ненавидимым тобою людям, то он отделывался безличными оборотами или же обходился формами на "вы": "Вы велели принести", "Вот вам передали...", "Отец просил, чтобы вы..." Звательная форма существует для привлечения внимания. Ты обращаешься к человеку на расстоянии, называешь его так или этак, выделяешь его среди других, он знает, что ты говоришь ему, тогда откликается или просто слушает тебя. А если не хочешь никак называть, то как же привлечь внимание? Единственный выход - сократить расстояние, то есть подойти вплотную, чтобы не было сомнений, к кому именно ты обращаешься. В этом таились не одни лишь неудобства, но и опасности.
Мачеха вскоре смекнула, к какому оружию обратился мальчуган в необъявленной войне с нею, и, убедившись, что мирные способы не дают никаких утешительных результатов, исчерпав все возможности наладить отношения с пасынком, перестала сдерживать свою натуру и использовала каждый случай, когда Петько вынужден был подойти к ней. Применяла мачеха, как правило, подручные средства: лозину, тряпку, веник, рогач. Что держала в руках, тем и била, поучала Петька, неизменно сопровождая свои действия словами: