4.

Ко всеобщему изумлению и облегчению квартира на съем все-таки нашлась. Так уж устроен мир, что на пике отчаяния и безысходности всегда находится облегчающий выход. Хотя бы и в виде смерти.

Это была квартира в бывшем оффисе-мисраде. Три комнаты и салон на две семьи. Плюс крохотная выгородка в коридорчике для плиты и еще меньше загашник в туалете для душа. С просторного балкона, как и с огромной крыши-солярия открывался вид на серые нежилые десятки лет бетонные здания с зияющими окнами без стекол. Хозяин, взяв со своих новых сограждан почти все их деньги, не потрудился хоть как-то оборудовать свой бывший оффис для обитания живых людей. Даже в подшефном колхозе, где о горожанах-привлеченных тоже не очень заботились, даже для заключенных на полах клали матрасы, набитые соломой, подстилкой оборудовали даже помещения для скота. Но улыбчивому высокому Ицику было не до таких тонкостей. Он не считал евреев ни людьми, ни скотом - только источником нежданной наживы. Это же надо - сразу столько из ничего, из давно заброшенного оффиса заработать! Если этим постояльцам нужны удобства - тем хуже для них. Шекели есть и у сотен других!

"А где мебель? - спросил было Илья, не поверив своим глазам. - На чем мы будем спать, есть, сидеть?"

Ицик долго морщился, переваривая вроде бы знакомые английские глаголы, но сс тщательно расставленными окончаниями, а потом похлопал Илью по плечу: "Вам нужна мебель? Нет проблем. Через неделю все привезу. Пока не могу. Машина в ремонте."

Владик и Варя, молодая пара из подселенной семьи, торопливо врывались в разговор, обращаясь одновременно к обоим собеседникам по-русски с интонациями, которые Лернеры до сих пор слышали только в антисемитских анекдотах. Хозяин ушел, повторяя свое "через неделю: холодильник, шкаф, две кровати, два дивана, два стола, шесть стульев..." - уже на лестничной клетке. Оставалось только одно утешение - жить как удастся, но не в гостях, на голове у совершенно уже непереносимых Хмельницких, откровенно презиравших Илью после его доверия к Репам... Идиот какой-то!

Зато новые сожители оказалась удивительно компанейской, рабочей, гомельской публикой. Владик тут же достал бутылку дешевой водки "Казачок", стал разливать ее с той самой совершенно русской торопливостью, что всегда отвращала Илью от титульной нации. Лернеры уселись на свой спальный мешок и чемоданы,Варя и Владик с обаятельной, но удивительно странной трехлетней Ариной, разместились прямо на полу, а снедь и стаканы, как где-нибудь на лужайке в лесу, разложили на газете "Наша страна". И отпраздновали свое освобождение от друзей. 5.

Наша страна оказалась очень красивой, когда все трое вышли наконец на улицы Хайфы уже не по делам. Лена дурачилась, вскакивала на низкие каменные заборчики, танцевала, раскланивалась с прохожими, которые ласково улыбались в ответ и что-то говорили на певучем иврите. Женя смеялась, вися на снова казавшейся надежной руке мужа, Илья, сам того не замечая, без конца улыбался солнцу, зелени, растущим на деревьях прямо во дворах апельсинам, январским цветам повсюду, летнему солнцу. В нашей стране все чувства были неестественно обострены. Если печаль, то на грани отчаяния, но если радость, то в ожидании неслыханного счастья - вот сейчас, за углом...

За углом была автобусная остановка. Пожилой респектабельный мужчина тут же обратился к ним по-русски. Ах, как он рад алие, как они, ватиким, те, что приехали сюда десять-пятнадцать лет назад, счастливы, что вы уже здесь, с нами. Кто Илья? Боже, какая удача! Он тоже морской биолог, много лет руководил местным институтом. Ему там все до единого обязаны если не жизнью, то карьерой и процветанием. Именно нового биолога там и нехватало! Нет-нет! Без его, ватика, рекомендациилучше и не соваться. Посудите сами, кто же возьмет человека с улицы? Совсем другое дело, если он сам позвонит и все устроит наилучшим образом! Немедленно... Ага, вот мой автобус. Коль тув, хаверим, как вам повезло!..

"Не потеряй его визитную карточку, - сказала Женя, когда автобус исчез за потоком машин. - Вот она - удача! Я же говорила. Все эти скептики будут посрамлены."

"Мама, он не давал папе никаких карточек, - еще смеялась Лена. - Он даже его имени не спросил, и своего не назвал... По-моему, он просто БАЛАМУТ..."

И солнечный мир тотчас окрасился в черные тона.

Зачем? Должна же быть хоть какая-то логика в поступках такого пожилого и солидного человека? Сумасшедший? Не похоже... Тогда - что?.. Поиздеваться? Покрасоваться? Перед кем? С какой целью?

Они снова бежали куда-то, оживленно обсуждая эту новую грань израильской ментальности, которые им постоянно навязывало общество, когда снова услышали русскую речь. Илья вообще не хотел даже останавливаться, но вежливая Женя и любопытная Лена несколько минут говорили с пожилой парой и чуть не насильно подозвали к прохожим обиженного биолога.

"Я думаю, - говорил чем-то похожий на первого второй ватик, что ваша дочь правильно определила статус вашего собеседника - баламут, хотя я уже не помню точно значения этого слова." А его благообразная крохотная супруга добавила: "Тут не было никакого злого умысла. Здесь масса ущемленных людей. Внешне они совершенно здоровы, но способны на самые странные поступки. Скорее всего, этот господин просто живет в мире иллюзий и уверен, что там же обитает и весь окружающий его мир..." "Что же касается упомянутого института, то он действительно существует, - добавил ее муж. - Если вы пойдете вдоль берега моря вон туда, то увидите его. Это единственное строение на мысу, рядом с курганом. Нет-нет, я никогда не имел дела с ними и вообще не биолог." "А кто? - из вежливости спросила Лена. - Вы профессор?"

Новые собеседники, которые, кстати, тоже и не подумали представиться или спросить имена Лернеров, тревожно переглянулись. "Я - не профессор... А в этом институте вам следует обратиться к профессору такому-то. Рэга... Я сейчас позвоню по 144, справка, и попробую назначить вам интервью."

Они подошли к нарядному, без похабных надписей и оборванной трубки телефону-автомату. Добровольный помощник долго что-то говорил, расспрашивал Илью о его работах, сердился, повышал голос, записывал. Женя с нежностью смотрела на его вспотевшую от усердия лысину.

"Все в порядке, - ватик салфеткой вытер лицо и голову. - Он ждет вас через час. Идти туда от силы минут сорок, если вы упорно не согласны подъехать на автобусе... Попробуйте, что вы теряете? В Израиле везет только инициативным оптимистам! Желаю удачи..."

"Вот наш телефон, - вдруг сказала ватичка. - Позвоните нам, как вы там преуспели. И мы договоримся об обеде у нас, хорошо? Мы живем вон там, - она показала на нарядную гору Кармель, к которой прилепились высотные дома. - Я хочу, чтобы вам повезло на нашей общей теперь Родине."

"Подождите, - поморщился Илья. - Мою фамилию и имя вы, спасибо и за то, спросили, а это Женя и Лена. А как вас зовут?"

"О, простите, Бога ради, - засмеялась женщина. - Адольф, они решат, что все израильтяне, как это, баламуты... Я Инесса, а этот рассеянный с улицы Бассейной, как ни странно, Адольф Брамс. Мы из Восточной Германии, но учились и жили в Ленинграде. Отсюда наш приличный русский язык. От вашей великой литературы мы очень многому научились..." "От... русской литературы? - уточнила Женя, испытывая острое чувство гордости. - То есть в ваших глазах мы русские?" "А кто же еще? - сморщила тонкое бледное лицоИнесса. - Мы немцы, вы русские. А Израиль - единственная страна в мире, где нет евреев..." 3. 1.

"Могу я попросить к телефону Илью Романовича?"

На бесконечные звонки такого рода всегда кидалась отвечать лаборантка Рита. Этабесформенная дама неопределенного возраста с крохотным ртом и буравчиками заплывших жиром глаз гордилась тем, что именно она "выписала доктору Лернеру путевку в Тель-Авив". Начало гласности она восприняла, как глоток воды во время зноя летнего.

"Я думала, что не доживу, - тыкала она пальцем в журналы и газеты. Наконец-то Россия просыпается! Русские названы русскими, а жиды - жидами!" "Риточка, мы же тоже нерусские..." - пытался ей возразить безликий муж. "А кого же тогда Гоголь называл русской силой, если не запорожцев? Мы и есть соль русского народа. Наши предки всегда били жидов. Смотри, что пишут в "Нашем современнике"... Теперь мне ясно, почему мы семьдесят лет так плохо живем. Они засели везде! Знаешь, сколько получает наш сосед Илья, эта надменная рожа из четырнадцатой квартиры? Втрое больше, чем ты в своей кочегарке. И - за что? Наш институт - сплошная жидовня, а потому толку от него никакого. Смотри, что написано об этом... Ну, я буду не я, если они у меня все не смоются в свой Израиль. Я этому Илье всегда это в глаза говорю, если встречаюсь с ним наедине. Ты бы посмотрел на его жидовскую морду, когда я произношу слова Тель-Авив и Израиль! Всегда только думала, а теперь свобода. Ладно. То ли еще будет, когда к власти придут патриоты!"