4.

"Вы нас интересуете, Морди, прежде всего как инженер, способный поставить у нас производство шагающих сельскохозяйственных, дорожных и прочих машин, - говорил высокий спортивного вида господин в уютной гостиной деревянного дворца в столице Иудеи, куда команда шагайки попала на электромобиле по довольно приличной автостраде среди парков и лесов. - Вас же, Натан, мы бы попросили погулять на вашей ша-гай-ке по соседней с Иудеей территории, где лучше не появляться на наших вездеходах. С вами будут геологи, зоологи, ботаники и... солдаты."

"Я вас понял, - невесело усмехнулся юноша с повадками рейнджера. путешествие будет опасным, так?" "Не исключено..." "Тогда это, безусловно, по моей части! Спасибо. Хотя мне была обещана служба в полиции." "Простите, но у нас совершенно иная полиция, иное оружие и нравы. Понимаете ли, с древних времен у нас служба в полиции особо почетная и наследственная. Без единого, понимаете! исключения. Поэтому у нас лет двести и речи нет о злоупотреблениях, коррупции, предательстве или некомпетентности... Нет-нет! Боже сохрани меня вас подозревать в этих пороках. Просто у нас страна старая, традиции незыблемые, а нарушать их не может даже Президент республики, а я всего лишь Министр внешнего мира..." "Простите, мар Рафаель, - продолжал хмуриться Толя. - Но мне достаточно взглянуть на человека, чтобы понять, откуда он взялся. Вы явно человек военный. Причем не из тыловых крыс..." "Натан, я же не сказал, что после службы в полиции у нас никуда не берут. Вот наоборот - нельзя. Это как дворянское сословие в Царской России. Либо оно есть, либо его нет. А дворянин может заниматься и наукой, и садами. Не обижайтесь. В конце концов, полиция у нас в основном пограничная. Внутри страны ей и делать-то почти нечего, хотя и мы имеем горький опыт социальных катастроф. Теперь, когда мы достаточно богаты и преодолели общественные контрасты, преступность в стране минимальная. В основном, на почве ревности. Поэтому ваша служба будет высшей формой полицейской деятельности именно в моем министерстве, за пределами наших границ. Кстати, профессиональные полицейские будут подчиняться вам, как капитану шагайки." "Подсидел ты меня, Толик, - невесело пошутил я. - Был я тебе капитаном, а теперь ты и сам можешь меня не пустить на борт."

"Один из основополагающих принципов нашего общества, - мягко коснулся его руки Рафаель, - профессиональное соответствие человека и места. Инженеру, доктору наук незачем управлять транспортным средством, если он способен направить усилия коллектива конструкторов. Мы - нация рационалистов. Мы едва выжили на пути сюда и в этих жутких лесах только потому, что умели экономить свои силы и средства. А главным средством выживания мы сразу стали считать людей. Нам не оставалось ничего другого. Вокруг не было гоев, способных что-то создать вместо нас и потом нам продать. Самообеспечение вошло в нашу плоть и кровь. Общество, равнодушное к человеку, не способное сберечь его талант и мастерство, обречено на прозябание или гибель. Специальные службы у нас веками следят у нас за тем, чтобы человек был максимально полезен обществу и получал от него максимум возможностей для самовыражения. Так построено наше образование, промышленность, наука. Это и есть еврейский образ жизни!"

"Я знал общество, которое придерживалось прямо противоположных принципов своего формирования, что не мешало его вождям трещать о еврейском характере такого подхода к организации страны."

"Наслышан, - поморщился министр, - о парадоксах Израиля... Что ж! Хочу надеяться, что и у него все впереди. Это молодая страна по сравнению с нашей. Хотя... Ладно, не будем открывать уста Сатане. Одна из целей вашей экспедиции, Натан, как раз уточнение возможностей размещения здесь израильтян, если все эти... парадоксы приведут к необходимости их эвакуации только сюда."

"Боюсь, - заметил я, - что тут много "если", кроме дикой флоры и фауны вне островка цивилизации, именуемого Иудеей. Кстати, во всем нашем мире, да иу нас в Израиле, Иудея признана суверенной арабской территорией... Так вот, если арабы выпустят из Палестины после своей победы хоть кого-то из евреев живыми, то уцелевшие израильтяне прежде всего попытаются рассредоточения по наиболее приличным странам нашего мира. Если эти страны захлопнут перед евреями двери, как это было в эпоху гитлеровского геноцида, то им придется согласиться на переход в ваше измерение вместо гибели в Палестине. Но это возможно только в том случае, если Сибирь этих переселенцев пропустит без предварительных условий. А я почти уверен, что условий будет более, чем достаточно, но не совсем допускаю, что вы, при вашем изоляционизме, согласитесьхоть на одно из них. Ведь ущелье куплено именно Пустовых. И он будет определять, кого и за что через него пропускать..."

"А кто вам сказал, адони, - потемнел лицом министр, - что ваш Пустовых и вообще Сибирь будет ставить нам условия, а не наоборот?"

"Мне просто показалось, что если у вас до сих пор деревянное домостроение, конный транспорт и полиция вместо армии, то..." "И вы ошиблись. В дереве жить изначально приятнее, чем в камне или бетоне. Лошади - не просто наши слуги и домашние животные. Они наши друзья и почти члены нашего общества. А мнимое отсутствие боевого опыта нашей полиции... Да, нам не пришлось проводить боевые операции типа Курской дуги или Войны Судного дня, но взамен мы так тщательно изучили и смакетировали подобные опыты, что способны воевать без ошибок, допущенных в ваших экспериментах. Умение учиться на чужих ошибках, чтобы не делать своих, кстати, тоже из области нашего понимания еврейского образа жизни."

"На запад поедет один из вас, - грустно пропела Ира, - на Дальний Восток другой..."

"Не понял..." "Мы столько пережили вчетвером, что расстаться не так уж естественно..." "Иудея мала, а наш "примитивный" транспорт так вездесущ и надежен, что любые запад и восток здесь рядом. Было бы желание встречаться," - министр пожал руки бывшему экипажу первого твердоопорного судна и вышел.

5.

"Никиту мы теперь не скоро увидим, - смеялась Ира. - Женился, купил ферму и вообще на звонки отвечает крайне неохотно... Говорит, что днем вкалывает, а по ночам совершенствует постельный иврит..."

"Чудо какое-то, - говорил я, стоя с Ирой у окна нашей новой квартиры и глядя на холмы и кокетливые постройки утопающего в зелени Ерушалаима А-Хадаша. - Столько лет бестолку пытался освоить в Израиле хоть какой-то иврит, а тут за какие-то полгода - мы даже между собой говорим, как по-русски..."

"Значит, - все так же избегала смотреть на меня Ира, - тут мы им нужны всерьез, а не, как ты рассказывал, для галочки в бумагах очередного министра не на месте..." "И вообще... Если эти иудейцы - евреи, то я, наконец, попал домой. В Израиле у меня было прямо противоположное ощущение." "Мне трудно судить обо всем этом, но, по-моему, абсорбировать четверых нужных стране людей все-таки легче, чем сотни тысяч ненужных. Что же касается тебя, то все твои обиды связаны с твоей профессионально невостребованностью в Израиле. Ты туда сбежал от населения твоей родины, которое ты считал изначально антисемитским, в надежде жить среди евреев. А там твоя шагайка, а с нею и ты сам, оказались никчемными. Вот ты и озлобился на всех и вся, растерял остатки прежних обид и объективности. Но, насколько я знаю по переписке моей подруги и из газет, далеко не все испытали такое разочарование. Скорее всего, не повезло именно тебе. Это частное, а не общее явление. А ты решил, что против тебя весь Израиль, а все израильтяне против всех "русских". Ты стал в этом плане параноиком и до сих пор выискиваешь в своем прошлом только плохое.В Сибири же тебя вдруг оценили, пригласили к любимому делу, вот ты и растаял. Хотя только я знаю немало талантливых русских по национальности инженеров, которые в той же Сибири вынуждены перебиваться случайными заработками. Что же касается Миндлина и Пустовых, то они, по-моему, одного поля ягоды. К тому же, Слава Пустовых - потомственный искренний русский антисемит. А для тебя - лучший друг. Думаешь, я в своей семье воспитана иначе? Думаешь, у нас за столом не хохотали над анекдотами о жадности и глупой хитрости Аб'гама и Са'гы? Но тебе и на это наплевать. Таким фанатикам как ты не нужна никакая родина. Им подавай право самовыразиться. В пользу любого режима и народа. А не дают - любой режим и любой народ - сволочь! По той же причине ты сначала сразу полюбил Сибирь, а теперь и Иудею с иудейцами, хотя я уверена, что ты тут такое дерьмо встретишь, что рано или поздно забудешь о своих нынешних восторгах, как забыл о первоизраильских. Такова твоя экзальтированная натура. Пока ты строил из себя мудрого сфинкса и скрывал свою сущность под соответствующими морщинами, я была от тебя в восторге. А сейчас ты омолодился, разговорился и оказался передо мной весь, как на ладони. С таким горящим взглядом еврейские юноши шли под красные знамена большевистской революции с серпом и молотом и возглавляли красный террор. И шли бы под такие же красные, но со свастикой, если бы были так же востребованы немецкими националистами! И были бы большими нацистами, чем потомки тевтонских рыцарей! Ненавижу любых фанатиков..."