Эта встреча тоже состоялась в кафе, но в кафе респектабельном, где снимают верхнюю одежду и обслуживает официант. Да и сам адвокат, судя по виду, был преуспевающим. Адвоката нанял сын Островского – Максим. Думаю, услуги его были недешевы. Мои старенькие «Жигули», унаследованные от Юры, припарковались рядом с вишневым «фольксвагеном» адвоката почти одновременно.

Я пересказала адвокату свой разговор с Мариной и спросила, что мне делать.

Адвокат покачал седой головой. Он категорически запретил проявлять мне любую инициативу и куда-либо обращаться. Намерение Марины написать статью его тоже не обрадовало. Он боялся, что дочь, охваченная эмоциями, не сможет подать события в нужном ракурсе. Если и публиковать материал на эту тему, то надо искать журналиста с именем, работающего в солидном издании. Желтая газетка, с которой сотрудничала Марина, имела скандальную репутацию. В завершение своей тирады адвокат сказал:

– Пункт о взятке – самый слабый у обвинения.

Мы снимем его очень быстро. В день дачи предполагаемой взятки Островский проходил обследование в кардиологическом центре. Как только мы докажем это, одна цепочка обвинений рассыплется полностью. Опасность представляет другой пункт: незаконный экспорт технологий. Акустический модуль, использованный Островским в рыбном трале, имеет военную родословную. Он являлся частью конструкции минного тральщика. Если бы свою технологию Островский внедрил на российском рыболовном судне – другое дело. А он сотрудничал с британцами. По этой статье можно получить до пятнадцати лет.

– Пятнадцать лет! – Я уронила голову на руки, задев бокал с безалкогольным коктейлем. Бокал упал и залил скатерть темно-красным томатным соком. Подбежавший официант вытер стол и унес опрокинутый бокал. – Боже мой, да он будет совсем стариком, когда выйдет оттуда!

Я всхлипывала, не в силах удержать слезы. Адвокат взял из стаканчика свежую бумажную салфетку и протянул мне. Когда я немного успокоилась и отложила влажную скомканную бумажку в сторону, он продолжил:

– Не надо заранее оплакивать Валерия Валерьевича. Будем работать. У защиты уже есть своя стратегия по этому делу. Главное, Екатерина Геннадиевна, прошу вас, никакой самодеятельности.

После разговора с адвокатом я сделала только один самовольный шаг: попыталась навестить Островского в следственном изоляторе в «Крестах».

Как и следовало ожидать, получила отказ. Кто я Островскому? Посторонний человек.

О том, что жизнь полосатая, я знала давно. Полоса белая, полоса черная – это в порядке вещей. Теперь же я заметила, что палитра жизни гораздо сложнее. Полосы имели явный тематический оттенок.

Если с деньгами в одном месте – непруха, то и в другом – обвал. Здоровье пошатнется – болезни одна за другой липнут. В личных отношениях крушение – тогда всюду от ворот поворот. Ни любви, ни жалости, ни сочувствия от людей не дождешься.

Сейчас в моей жизни наступила полоса бумажной волокиты. Первой ласточкой стало оформление этой зимой лицензии для турфирмы. И что ни дверь – открывай кошелек, если хочешь дальше пройти. Я не говорю о примитивных взятках в конверте. Нет, на каждом этапе – свои заморочки.

Вначале государственные сборы и отчисления за каждую немудреную бумажку. Затем индивидуальный подход к властным лицам. Одному начальнику пришлось оформить льготную путевку на Лазурный берег Франции. Другому достать со скидкой билет на самолет. В итоге я многому научилась и лицензию на деятельность турфирмы получила. Но в моих действиях дотошный ревизор тоже мог бы найти состав преступления.

Пороги судебных канцелярий были выше. Там, где разрешалось войти в комнату и поговорить со служащими – секретаршей, делопроизводителем, инспектором, – все решалось легко. Я дарила клеркам коробку шоколадных конфет или коньяк и получала в итоге справку, которую они обязаны были выдать мне и без подношений. Но там, где общение проходило через окошко с решеткой, был один ответ – «не положено». Должностное лицо за пуленепробиваемым стеклом не видело и не слышало тебя в упор. Кажется, не только пули, но просьбы и слова отскакивали от гладкой холодной поверхности. И даже вложенная в паспорт зеленая купюра не помогла мне. А добивалась я только одного – встречи с Островским.

Но однажды (близился уже конец апреля) встреча наша с Валерием все же состоялась. Моей заслуги в этом не было. Адвокат добился, чтобы его подопечного отпустили домой, взяв подписку о невыезде. Сейчас такой хаос кругом творится! Русская поговорка «От сумы да от тюрьмы не зарекайся» стала самой популярной. Сколько странных судебных дел возбуждается против людей, занимающих высокие посты! Вчера еще – директор какого-нибудь акционерного общества, а сегодня – вор, взяточник, а то шпион или убийца. Но самое главное, завтра выяснится, что обвиняемый оклеветан своими конкурентами или политическими соперниками.

Хорошо, если он перенесет все тяготы. А если здоровье ненадежное? Вот прежний мэр Петербурга, Анатолий Собчак, умер не так давно, и, говорят, от несправедливых обвинений. Но с другой стороны, некоторые обвинения в адрес важных персон подтверждаются.

Адвокат сказал мне, что и Валерий стал жертвой каких-то интриг. Хотя кому он мешал – непонятно: в политику не шел, за акции не боролся. Разве что браконьерам дорогу перекрыл. Марина, несмотря на предостережение адвоката, свою статью накатала, но та прошла незамеченной. Она там в основном меня в грязи вываляла, но кому про меня читать интересно? Я – человек маленький. Подумаешь, какая-то девчонка «дала деру за границу», Это в статье так буквально было написано. Сейчас молодежь без всяких проблем за кордон уезжает – кто женихов искать, кто работу. Только один отклик на эту публикацию был. В нашу турфирму позвонил какой-то псих и сказал, что хочет на мне жениться: всю жизнь искал такую Жанну д'Арк. Ну сейчас, понятно, весна. У таких больных состояние обостряется.

Островский из тюрьмы сразу попал в больницу. За время пребывания под арестом он стал стойким гипертоником, его давление превышало все допустимые пределы. В больнице я его впервые и навестила.

Врачи предупредили меня, что больного не следует волновать, затрагивать тревожные для него темы, поэтому о его аресте мы не говорили. Я рассказывала ему только приятные новости. Говорила о своей работе, о поездке в Москву, о сундуке с игрушками, полученном в наследство. Вскользь заметила, что теперь появилась забота о пожилой сестре.

– Не такая уж она и пожилая, – заметил он. – Кажется, мы с ней ровесники? Она еще вполне могла бы зарабатывать себе на жизнь.

– У нее слабое здоровье, специальности нет. Ну куда она пойдет? Кроме меня, ей помочь некому.

– Святая ты душа, Катерина. Тебя всякий разжалобить может. Сколько ты за своей дурочкой ухаживала, а теперь заботы о сестре на себя взвалила. Твоя Алла Родионовна, поди, в сто раз легче тебя живет. Ни детей, ни внуков, только о себе, любимой, и заботы. Ты, кажется, говорила, что у нее трехкомнатная квартира? Могла бы сдавать две комнаты – не только на хлеб, но и на икру бы хватило. И дача, наверно, в Подмосковье имеется.

Знаешь, какие дачи у генералов бывают?!

– О даче она ничего не говорила, может, ее и нет вовсе.

Прагматичные высказывания Островского были мне неприятны. Я нашла единственного родного человека, сестру, и мне было не важно, достойна она восхищения окружающих или нет. Но осуждение я тоже не приемлю. Алла – честный, бескорыстный человек. Кто ее заставлял меня разыскивать, отдавать сундук? Она могла бы продать его за хорошие деньги. Как-то огрубел Островский в тюрьме, стал суше, язвительнее. Скажет тоже, сдавать комнаты, превращать свою квартиру в коммуналку. На это даже я не решилась бы, сама росла в коммунальной квартире, знаю, какая там атмосфера. И с работой он не прав.

Кто сейчас на бирже труда пороги обивает? Люди старше сорока пяти. По телевизору целая передача на эту тему была. А моей сестре даже не сорок пять, а почти на десять лет больше. Я запальчиво высказала свои соображения в защиту сестры, забыв, что Валерий болен и его нельзя волновать. Но эта тема, к счастью, его и не взволновала. Он равнодушно махнул рукой, соглашаясь с моими доводами: