– Я очень тебе признательна за твое предложение. Это ведь ты посоветовала мне немного отдохнуть, не так ли? – заметила Адель, устраиваясь поудобнее. – Несколько часов я спала и теперь чувствую себя почти совсем отдохнувшей и готовой к предстоящему ужину сегодня вечером. Как ты и предсказывала, Эмма, – заключила она, благодарно улыбаясь девушке.

Эмма внимательно оглядела свою хозяйку. Морщины вокруг рта, обычно беспокоившие ее, сейчас почти исчезли. Лицо казалось спокойным и беззаботным, а глаза – такими ясными и яркими, что их можно было бы назвать даже веселыми. Даже набрякшие красные веки стали почти нормальными, а лицо порозовело и неплохо гармонировало с ее розовым пеньюаром.

„Да она просто красавица!” – мелькнуло в голове у Эммы.

– Я тут вам кое-что принесла поесть, – обратилась она к Адели. – Вам обязательно надо подкрепиться, миссис Фарли. Вы наверняка проголодались. С утра ничего не есть! Тут немного, но вы должны все попробовать. – И она поставила поднос на кровать совсем рядом с хозяйкой, заметив: – Я даже заварила этот ваш странный чай, который вы так обожаете.

Засмеявшись в ответ, Адель весело уточнила:

– Ты хочешь сказать, что это „Лэпсанг Сушонг”, Эмма? Спасибо.

– Да, он самый. „Лэпсанг Сушонг”, – повторила Эмма медленно, и в ее голосе прозвучало сомнение. Затем она тут же переспросила: – Правильно я произношу, мэм?

– Совершенно правильно, – подтвердила Адель – это ее явно забавляло.

Эмма едва заметно улыбнулась, увидев, как Адель наливает себе чай. И как это можно такое пить?! Его название она тем не менее решила запомнить. Так, на всякий случай. Может пригодиться в будущем. Тогда, когда она переедет в Лидс, чтобы сделать там состояние. О, ей нужно будет знать великое множество разных вещей. Откашлявшись, Эмма произнесла:

– Прошу прощения, миссис Фарли, но я хотела бы еще раз посмотреть ваше вечернее платье, если вы не против. Мне надо проверить, все ли там в порядке. Вдруг что-нибудь придется переделать. Так хочется, чтобы оно сидело на вас идеально. Я вам сейчас не помешаю?

– Да что ты, Эмма! К тому же у тебя должно остаться достаточно времени, чтобы что-то исправить, если будет нужно. Ты могла бы посидеть здесь и поработать. Тебе вовсе не надо подниматься к себе в комнату. Но я уверена: с ним все в порядке. Оно же совсем новое. Практически я его одевала раз или два, – ответила Адель.

Пока Адель пила чай, Эмма вытащила из шкафа черное бархатное платье, чтобы проверить, в полном ли оно порядке. Платье было в прекрасном состоянии, кроме одного полуоторванного крючка и слегка разъехавшегося шва на шлейфе – миссис Фарли должно быть зацепилась за него каблуком. Наметанный глаз Эммы не пропустил и торчащих ниток в тех местах, где она отпорола розы по краю платья. Их придется аккуратно выдернуть, решила она, но так, чтобы при этом не испортить дорогую материю.

Эмма взяла платье, присела и с величайшей осторожностью принялась за работу: будучи по природе максималисткой, она всегда стремилась к совершенству, уделяя каждому делу, которым она в данный момент занималась, все свое внимание. Безраздельно. По правде говоря, она была даже рада, что может немного посидеть. К этому времени она уже успела изрядно набегаться, и ноги ее буквально-таки отваливались от усталости. А ведь ей предстоял еще длинный и изнурительный вечер – она должна была помогать Мергатройду обслуживать гостей за ужином. За работой Эмма расслабилась, и вся ее дневная усталость постепенно начала понемногу отступать.

За последние несколько месяцев между нею и миссис Фарли установились неплохие отношения. Хотя они и находились на разных полюсах – и по возрасту и по социальному положению, – им было на редкость легко друг с другом. Пусть это и не выражалось в словах, но тем не менее ощущалось вполне реально. Девушка интуитивно чувствовала душевное смятение своей хозяйки, осознавая, несмотря на молодость и неопытность, всю трагичность положения Адели. Опять-таки полагаясь лишь на свою интуицию, Эмма почти автоматически вела себя так, чтобы не усугублять страданий госпожи и, наоборот, акцентировать внимание лишь на том, что могло ее от них отвлечь. Адель, со своей стороны, привязалась к Эмме, находя свою горничную терпеливой, ласковой и деликатной. Презирая все уродливое, Адель с удовольствием любовалась миловидным лицом горничной. Вот и сейчас, когда обе женщины находились вдвоем, в комнате ощущалась атмосфера удовлетворенности: Эмма спокойно шила, а ее хозяйка – попивала чай.

Вся спальня была пронизана удивительно мягким светом, лившимся из высоких окон; в камине весело потрескивал огонь, бросая живые блики и согревая своим теплом находившихся в комнате женщин. Зеленоватый, в разводах, шелк, которым были обтянуты стены, обрамлял окна и образовывал балдахин, каскадом ниспадая с четырех сторон кровати резного дуба. Это создавало освежающий эффект и приятно радовало глаз: Эмма чувствовала себя здесь на редкость спокойно – в отличие от соседней гостиной спальня не была так загромождена мебелью и всякого рода безделушками, что нравилось Эмме гораздо больше, не подавляя и не раздражая ее.

А уж по сравнению с кухней, где она только что была, с ее вечной суетой и духотой, постоянными ссорами и перепалками, здесь, в спальне, Эмма чувствовала себя на верху блаженства. Сегодня на кухне было особенно тяжело находиться: кроме Энни, девушки, нанятой миссис Уэйнрайт в помощь Эмме, в подготовке к ужину принимала участие и мать девушки, так что суеты было хоть отбавляй. Меню, составленное Оливией, было просто великолепным. Это признавали они все, включая даже кухарку, которая не уставала ворчать, что, по ее мнению, слишком уж все тут с выкрутасами. Эмма подозревала, что это брюзжание объясняется нервозностью кухарки, боявшейся не справиться с приготовлением столь изысканных блюд. Хотя миссис Тернер всегда утверждала, что ее конек – настоящая йоркширская кухня, Эмма давно догадывалась, что ничего другого та попросту делать не умела.

Выдергивая нитки, Эмма думала сейчас о меню сегодняшнего ужина и беззвучно смеялась, припоминая выражение лица миссис Тернер, когда та поутру впервые знакомилась с перечнем блюд. Глаза ее буквально вылезли из орбит, и добрый час она пыхтела и сопела от возмущения. Эмма легко представляла себе, что делается внизу на кухне в эту минуту. Бедная кухарка, которой за все годы работы в Фарли-Холл ни разу не поручалось готовить столь грандиозный пир, наверняка выходит сейчас из себя, ворча и негодуя.

Гостям предполагалось сначала подать охлажденную икру, посыпанную рубленым крутым яйцом, свежим луком и кусочками лимона с сухариками „мелба". После этого должны были следовать раки в соусе, черепаховый суп с добавлением шерри („Только смотрите, чтобы шерри не было слишком уж много! – предупредила их миссис Уэйнрайт. – Его нужно ровно столько, чтобы придать пикантность, не больше”). Далее предполагалась дуврская камбала под белым винным соусом с грибами и особым сортом лука. Основным блюдом являлся ростбиф с соусом, куда щедро добавили хрен, картофель, запеченный на противне вместе с мясом, морковь и горошек в мясной подливке.

Кроме того гостям собирались подать целый набор сыров – от стилтонского белого, до „Чеширского” и уэйнслидейлского рокфора с разными сортами крекеров и легких бисквитов. Последней точкой всей этой трапезы, которую кухарка именовала „проклятой”, должен был стать десерт: консервированное фруктовое ассорти (на это ушли чуть не все прошлогодние кухаркины заготовки, хранившиеся на полках в ее кладовой и сейчас настаивающиеся в шерри), пирог со свежим лимоном и густыми взбитыми сливками и, наконец, шоколадный мусс – по словам миссис Уэйнрайт, для полного совершенства ему надлежало быть легким и воздушным.

Эмма знала, что для приготовления многих из этих блюд кухарке пришлось работать на пределе своих возможностей. Никогда раньше той не доводилось создавать ничего подобного. Да и сама Эмма еле-еле справилась со всеми бесчисленными проблемами, возникающими одна за другой. Она должна была, к примеру, отвечать за суп и подливу для рыбы и участвовать в приготовлении мясных блюд, не говоря уже о том, что ей поручили сделать мусс и залить ликером фруктовое ассорти, так, как наказала миссис Уэйнрайт.