- Значит, зима скоро, если опустело вокруг, - заметил Георгий Константинович как бы про себя.

- Да, товарищ командующий. Здесь она примерно такая же, как и в Забайкалье, - подхватил командир дивизии. - Мы торопимся, принимаем все меры по подготовке к зиме, но не успеваем. Котлованы под землянки и казармы отрываем вручную. Грунт тяжелый. Инженерной техники нет.

- Ну, это не помеха, - - отрезал Жуков. - Должны все успеть, чтобы не только перезимовать, но и нормально заниматься боевой подготовкой. Используйте саперные подразделения, проведите занятия с личным составом по взрывным работам, короче, все что можно, используйте.

Каждый по-своему, но все части и соединения жили напряженной жизнью. Не видели покоя и штабы. Совершенствовалась система управления. Проводились оперативные поездки высшего командного состава, командно-штабные игры, учения с войсками, на которые часто приглашались монгольские товарищи. Всесторонняя учеба охватывала все звенья армейского организма. Борьба за высокие показатели в боевой и политической подготовке получила небывалый размах.

Мне казалось порой, что мой командующий продолжал воевать - только не на поле боя, а на полигонах, стрельбищах, танкодромах и на степных просторах братской Монголии. Основной упор был направлен на тактическую подготовку войск. Этому уделялось главное внимание со стороны всех командиров и штабов. Последнее учение в Ундур-Ханском гарнизоне он провел в апреле 1940 года, незадолго до своего нового назначения.

Учение было командно-штабным, с обозначенным "противником" и "нашими" войсками, в состав которых включались 6-я и 11-я танковые бригады и другие части, гарнизона. "Нашим" пришлось тогда быть и мне, поскольку по моей просьбе в январе 1940 года, я был назначен командиром танковой роты родной 11-й бригады.

На учении отрабатывалось применение танковых войск в наступательной операции с целью ввода их в прорыв для развития успеха. Последнее в то время было модной темой, и ему обучались все категории офицеров и войска в целом. А вот организованным способам и тактике отхода и выхода из-под ударов превосходящих сил противника никто не учил: установка свыше нацеливала на единственное условие - бить врага на его территории. Как показала Великая Отечественная война, здесь была допущена большая ошибка.

После учения я был приглашен в гостиницу, где размещались Г. К. Жуков и М. И. Потапов. Мы пили чай. Командующий интересовался моей службой, шутил и внимательно следил за тем, чтобы я был сыт и доволен. В конце беседы он приказал командиру бригады А. И. Алексеенко и начальнику политотдела полковому комиссару С. С. Зацаринскому осенью направить меня в академию на учебу. К сожалению, время распорядилось иначе.

В основе личной подготовки Георгия Константиновича, помимо других форм и способов самообразования, лежали разбор и осмысливание различных боевых операций, осуществленных преимущественно в недалеком прошлом. Скрупулезно анализировал он ход событий первой империалистической и гражданской войн, марш-походов гитлеровской армии по странам Европы.

Кроме того, в его отменной памяти отложились характерные черты наступательных и оборонительных операций различных эпох, в том числе и оригинальные решения различных полководцев в критических ситуациях.

Гигантский труд при выдающихся природных качествах позволили ему стать обладателем фундаментальных познаний, трансформировать их для потребностей нового времени, выработать творческий подход к их практическому применению.

Помнится, я даже недоумевал: почему Жуков, находясь в Монголии, вне пределов нашей Родины все чаще в мыслях обращался к Белоруссии? Ответа я не находил. А он часто рассказывал о своей службе, о маневрах в районе Смоленска, Минска, Молодечно, Бобруйска и Бреста. Говоря о них, он обязательно подчеркивал их огромное оперативное и стратегическое значение. По его специальному заданию была подготовлена карта 1:500000 - от западных границ до линии Калинин-Брянск, с которой он постоянно работал. Поначалу я связывал это с воспоминаниями о его долгой военной службе в БВО и лишь позже по достоинству оценил его прозорливость, политическое чутье, логику мышления.

Далеко идущие выводы о последствиях столкновения Красной Армии и гитлеровских полчищ он стал делать давно. Мне припоминается 17 сентября 1939 года. Командный пункт на горе Хамар-Даба. Вторые сутки относительно мирной жизни. Солдаты в окопах вдоль восстановленной границы.

Вскоре командующий собрал всех своих заместителей, ответственных офицеров штаба, начальника политотдела и информировал их о переговорах с японским командованием. Потом завел речь о наступлении наших войск с целью освобождения Западной Украины и Западной Белоруссии. Уже тогда сложность международной обстановки привлекала его внимание.

1 сентября 1939 года фашистская Германия напала на Польшу, положив начало Второй мировой войне. 3 сентября правительства Англии и Франции объявили войну Германии. 30 ноября Финляндия открыла боевые действия против Советского Союза. В апреле 1940 года гитлеровцы оккупировали Данию и Норвегию. 10 мая Германия вторглась в Нидерланды, Бельгию, Люксембург, чьи армии вскоре капитулировали. 5 мая 1940 года Германия возобновила наступление на Францию. 14 июня без боя был занят Париж. 22 июня Франция подписала позорные условия капитуляции.

Георгий Константинович пристально следил за развитием гитлеровской агрессии. В штабе армейской группы, начиная с сентября 1939 года, велась карта боевых действий в Европе.

Я уже упоминал об определенности его характера и неизменности натуры. Он стремился быть самим собой независимо от стечения каких-либо обстоятельств, полностью отдавая себя и работе, и досугу. При деловых встречах с кем бы то ни было он держался официально, строго и педантично. В кругу друзей, знакомых, на отдыхе, при встрече с земляками он был другим. Любил угостить человека и показать широту русской натуры. Простота поведения, открытая улыбка подкупали собеседника, как бы обнаруживая мягкость его характера, доброту и любовь к людям. Действительно, всего у него было в избытке. При общении с ним пропадало чувство его недоступности, возникало глубокое уважение. И те, кто хотя бы раз сопутствовал ему на охоте или на рыбалке, не могли не проникнуться его страстностью. Он с упоением наслаждался природой, словно хотел компенсировать нехватку радости, отнятой проклятой войной.

В такие минуты трудно было поверить, что за предельной простотой и самозабвением кроются крутой характер и огромная внутренняя сила. Независимость в поведении и делах выдавали несгибаемую волю и решительность. Способность говорить просто, ясно и определенно о самом сложном покоряли каждого, кто с ним соприкасался. На службе Г. К. Жуков как бы преображался и становился мощным генератором своей воли, способной в короткий срок дисциплинировать подчиненные армии и учреждения. В тяжелой обстановке, когда требовались особые организованность и стойкость войск, вплоть до самопожертвования, он был весьма резок и груб по отношению к тем, кто проявлял нерешительность и нерасторопность, не взирая на ранги. Это испытали на себе некоторые командиры 82-й стрелковой дивизии при неустойчивой обороне плацдарма на правом берегу реки Халхин-Гол. Складывалось впечатление, что при создавшихся обстоятельствах иное реагирование могло бы и не поправить положение дел в нужный срок. Полагаю, что Г. К. Жуков в каждом конкретном случае чувствовал меру повелевания и соответственно утверждал себя.

Мне кажется уместным привести его отзыв на мою рукопись главы "Мой командующий". Вот, что он мне написал:

"Уважаемый Михаил Федорович!

Вчера получил от Вас главу "Мой командующий". Глава написана интересно. Уж очень Вы хвалите своего командующего. Не лучше ли сократить хвалебную часть, чтобы Вас правильно поняли читатели.

В Вашу рукопись внес некоторые поправки и в срочном порядке высылаю Вам весь материал.

Передайте всей Вашей семье самые добрые пожелания от меня, Галины Александровны, Клавдии Евгеньевны и Маши.