А рядом Федя водку пьет. Ее, проклятую, покамест нет жены.

Спросите, может вам нальет.

Но чу!

Но бу!

Копье стремглав летит.

И пастуха сбивает на поляну.

Пастух, забыв стихи, упал. И гид

рассказывает нам, что это Пушкин.

- Смотрите, - говорит нам гид, - вот бронзовая кепка. Это Пушкин.

А мы кричим УРА! (А кое-кто навзрыд.) И мы сияем - свежие ватрушки.

Да, кстати о еде. Тут рядом

такие пироги творятся в печке.

С грибами, порохом и ядом.

И с пистолетом без осечки.

Из пистолета вылетит копье.

Так - иногда.

И пастуха на небе вдруг собьет.

Такие пироги. Такая вот еда.

Как гусли жалобно звучат своей осой, так иногда и псина блох своих пугает.

И блохи соберутся вчетвером. (Ой-ой.) И можно лаять.

Лаять можно в мае.

Вот мой сосед вчера залаял в полночь.

Душевно очень слушать это было.

Пока не проза жизни вдруг свалилась.

А именно: его жена завыла.

Проснись, прохожий - это ведь не сон.

Что сделал ты?

Что сделал я и он?

Что сделала какая-нибудь Клава?

Ведь жизнь не сон. Не сон.

И не халява.

* * *

Чем наше ухо иногда

Нелепой прелестью споткнется,

На шкурке скользой навернется

И вдаль исчезнет навсегда

Огонь, горящий в тупике,

Могучим эхом отзовется,

Об угол дома навернется,

Растает где-то вдалеке

Так вот, сижу я на работе,

Где земли сходятся в болоте

И плеск огней, как будто поезд,

Как будто стук колес и пояс

На металлическом крючке

И куртка, и штаны, и баки

Вдруг отражаются во мраке

Среди несущейся опушки,

И проводник мне по макушке

Стучит билетиком с утра,

Мол, на работу вам пора

И вот опять я на работе

Сижу, весь в утренней зевоте,

Закат играется восходом,

Махая днем проходят годы,

Чем наше ухо иногда.

ШЕРШЕ ЛЯ ФАМ

Вот ты едешь в электричке

и глядишь на юбку справа.

В юбке - ноги-невелички

с синей русской вязью: "Клава".

Ты тогда выходишь в тамбур

и суешь три пальца в рот.

Это значит, что сегодня почему-то не везет.

Или едешь ты в трамвае.

Видишь телку сквозь очки.

Но тебя вдруг с ног сбивают

контролеры и качки.

И тогда выходишь в тамбур.

На душе твоей погано.

И выводишь пальцем надпись на дверном стекле: "Монтана".

Нет, уж лучше в электричке ты глядишь на юбку слева. В юбке ноги словно спички. Якорь, крест и слово "Сева". Ты выходишь быстро в тамбур. Ты достанешь там табак и свернешь там самокрутку. Если еще помнишь, как.

(Нет, не помню.)

Ну тогда садись в корабль, рвать к далеким берегам. Там, вдали, за горизонтом, ждет тебя полсотни дам. У одной протез красивый. У другой стеклянный глаз. А от третьей пахнет пивом, и она пускает газ. У четвертой рост сто восемь. А у пятой нет ушей. А шестая денег просит. У седьмой рассадник вшей. У восьмой шизофрения. У девятой бычий сап. У десятой длинный хобот. У двадцатой восемь лап. У тридцатой на макушке плешь огромная видна. А у дамы номер сорок во всю голову она. И разводит поросят дама номер пятьдесят.

И тогда ты выйдешь в тамбур, сняв усталые очки. И пошлешь ты на хер Гамбург и вернешься в Петушки. Там напротив, на скамейке, будет кто-нибудь сидеть. Нечто в грязной телогрейке. И тебя попросит спеть. И споешь ты песню эту, сняв устало свой кушак. И закуришь сигарету. Если еще помнишь, как:

Товарищ, верь: придет она,

Допустим, Лена. Или Настя.

Не в именах, товарищ, счастье.

Чихать на эти имена.

ФАВОРИТ

Среди придворных короля

Я был придворным королем

Я даже часто у руля

Стоял с моим царем вдвоем

- Дай порулить, - я говорил.

Король давал, а сам курил.

А всех придворных смуглый ряд

Готовил в это время яд.

И фаворита мой удел

Довел меня, и я погиб.

Какой облом! Зачем я съел

Тот поднесенный кем-то гриб?

МНЕ СЕГОДНЯ СЕМЬЮ ВОСЕМЬ

День рожденья у меня

Семью восемь мне сегодня

Я подарки жду в кроватке

И тотчас же мне их вносят

Боже! Что же это, люди?

Я просил шмеля в подарок

Но в коробочке завыло,

Появился Бустилат

Вот всегда так: ждешь макаку,

Ждешь шмеля или кукушку

А в подарок выйдет крокус

Или ваза под подушку

Я назвал свою собаку Бустилат

Пусть растет большим и крепким как часы

Пусть он много ест зефир и мармелад

И пусть каждый день три раза пьет компот

Не люблю я дни рожденья,

Свадьбы, праздники победы

И седьмое ноября, первомай и ишиасы

Я люблю лишь только Катю

Потому что только Катя

Может мне такое сделать,

Чтоб кричал я: "Ладно, хватит!"

И желал бы околеть.

ПОЛЕТ

Он пролетал над морем леса,

Держа в руках большой кинжал.

И с неподдельным интересом

За ним я снизу наблюдал.

Он пролетал огнями улиц,

Схватившись за широкий лоб.

Его движения, как пули,

Внушали ужас и озноб.

Он угрожающим полетом

Сметал барьеры на пути.

И лоб его, покрытый потом,

Блестел как орден на груди.

Дрожали земли и озера,

И дети прятались за мать.

А он пронзал немым укором

Всех, кто хотел его поймать

И засадить в тюрьму навечно,

Повесив куртку на крючок,

Идти, насвистывать беспечно

И попивать томатный сок,

Легко ногою двигать листья,

Что на дорожке по пути,

Ножом небрежно грушу чистить,

Гулять не торопясь по жизни

И в сон с достоинством уйти.

ВЫСОКАЯ МОДА ЕДЫ

Скрипел мой друг, мой шкаф стенной.

- Вперед, товарищи, за мной!

- кричали дверцы и крючок,

кричали шубы, пиджаки,

кричали молнии сапог,

кричали сумки, рюкзаки,

и мы вперед за ними шли,

и надевали на себя,

смотрели в зеркало вдали,

и, отражение любя,

мы примеряли на себя

зеленый ситцевый халат,

блестящий кожаный сапог,

вино лилось, хрустел салат,

шкворчало мясо между строк,

и есть хотелось как пиджак,

двубортный свежий бутерброд,

манжетом белый хлебный злак,

сверкал погоной антрекот,

скрипел прохожий за стеной

из кирпича, как суп-пюре,

и пахла курица весной,

как старый тополь на дворе

Мы примеряли бесконечно

филе из скумбрии и щи,

и шубы, сарафан на вечер,