- Елисей Иванович? - послышалось из машины.
Елисей наклонился, желая разглядеть, кто находился внутри. Чья-то крепкая рука вынырнула из проема двери и уцепилась в его плечо. Пошатнувшись, он завалился на заднее сидение.
- А где Валерий... что за шутки? - возмутился он.
Близко Елисей увидел улыбающиеся лица крепких молодых людей.
- Валерий Дмитриевич велел доставить вас как принца, а при сопротивлении - живого или в анабиозе, - сказал один, и вместе они довольно заржали.
Машина, круто развернувшись, уже неслась по пустынной улице. Повиляв по кривым улочкам, они оказались в районе местного стадиона. Машина вкатилась в распахнутые ворота и остановилась у приземистого сруба с тускло освещенной дверью. Стены были выкрашены черной краской, и поэтому избушка совершенно сливалась с тьмой ночи, только слабый фонарь над входом да узкое запотевшее оконце выделялись на черном фоне. Едва они вошли, как Елисей сообразил, что это сауна. Вдоль стены стояли шкафчики с одеждой, одежда была разбросана на креслах и стульях, в беспорядке расставленных в предбаннике. За дверью в парилку шумели голоса, хохот. Парни, которые его привезли, видимо, решили, что больше опекать его не надо, быстро скинули одежду и нырнули в жаркий проем двери. Сразу же оттуда появился Есипов, совершенно голый, весь распаренный, мокрый, колышущийся бесчисленными складками жира, словно плохо надутый шар, подпираемый маленькими ступнями.
- Елисеюшка, извини. Ты не в обиде? - Лицо его счастливо светилось, а голос ласково ворковал. - Прости маленькую шутку, давай в компанию, я твой должник навечно.
- Надо жену предупредить, - ответил Елисей, подходя к телефону. Он уже смирился с вынужденной встречей, постарался успокоить жену и сказал, что его привезут обратно на машине.
Он разделся, пристроил в свободный шкафчик свою полупотрепанную одежду. Есипов подхватил его мокрой горячей рукой, подвел к двери и почти втолкнул в клубящийся жар. Тут же Елисей разглядел голых девиц. За его спиной довольно заурчал Есипов, животом проталкивая дальше.
- Мы тут секцию открыли, - громко заявил Есипов и под общий хохот добавил: - Будешь пятым членом. И тебе задание сразу. Может, выручишь? Ну, мужичков мы членами секции запишем. А вот как нам с нашими мамочками быть?
- Пиши влагалищами секции, - буркнул Елисей первое, что пришло в голову, злясь на Есипова.
Общее веселье снова взорвалось. С повизгиванием смеялся Есипов, в щенячьем бульканьи его голоса было столько радости, такое по-детски слабоумное наслаждение, что Елисею стало его немного жалко, хотя жалеть его было не за что. Но тут адский жар проник в тело Елисея, размягчая, оплавляя каждую клеточку, и он затих, прикрыв глаза. Его уже не беспокоило собственное голое тело, таких же голых девиц. Весь поглощенный бушующим в воздухе огнем, он плюхнулся на покрытую простынею скамью и старался больше не двигаться. Есипов что-то говорил в общем шуме, но слова не проникали в его сознание. Наверное, он выглядел довольно отрешенно, и поэтому Есипов быстро отстал и повалился на топчан в углу. К нему прильнула невысокая женщина с налипшими по плечам черными волосами, ее легкое, переливающееся тело клубилось и пенилось, подобно раскаленному воздуху вокруг. Есипов, распластанный, с раскрытым ртом и глазами, замер.
Шум отдалился от Елисея, воздух сгустился, наполняясь светом, в котором стирались и тонули смутные силуэты, тени. Свет пульсировал, и его вспышки касались тела, словно волны, пробегая по груди, спине, охватывали голову. Наконец самая яркая вспышка поглотила Елисея... И он вновь оказался на пожухлой траве полого склона, возле глинистой дороги. Так же безжизненно лежало его тело, так же клонилось к нему лицо молодой женщины. Но только все вокруг было ярко озарено солнечным светом. Солнце пылало над горизонтом, утончая небесную голубизну, заливало каждую складку земли, испаряя холодную изморозь на листьях и траве. С тревогой и радостью он чувствовал, как солнечная энергия пронизывает его, наполняя теплом.
Женщина звала его, но он увлеченный сиянием вокруг, не слышал ее. Губы ее снова зашевелились.
- Мне надо идти дальше, - сказал Елисей, или ему показалось, что он говорил.
Она не слышала, тревога на ее лице не исчезала.
- Ты видишь свет вокруг? - спросил он, но ее лицо не изменилось. Мне надо видеть, что придет с этим светом, - добавил он, уже не надеясь, что она поймет...
Свет исчез. Его губы обжег горячий воздух, кожу охладил струящийся пот. Рядом он увидел другое лицо, молодое, почти детское, с алыми нежными губами, светлые вьющиеся волосы пропитались влагой, свернулись тяжелыми влажными кольцами, обвили длинными прядями нежные уши, охватили тонкую шею, легли на детские плечи. Голубые глаза в облаке темных завитков ресниц смотрели вопросительно и строго.
- Я вас знаю, - она смутилась, - да нет, я знаю... вы очень хороший человек. А я Настя.
Она замолчала, легко погрузившись в раздумье, словно деревце, ветки которого только что теребил порыв ветра. Руки ее, казалось, еще летели в исчезнувшем движении, стройные ноги едва касались пола.
- Я рада... сейчас не надо говорить...
Она придвинулась к нему, ее пальцы скользнули по его волосам, охватывая затылок, шею. Лицо Елисея коснулось ласковой волны ее груди. Он медленно погружался в тепло ее тела, словно в надвигающийся поток. Каждая его мышца насыщалась энергией и силой, погружаясь в нежную глубину. В движении растворился тот жестокий холод октябрьского замороженного склона, который казался ему холодом смерти. Потом исчез последний ледяной кристаллик, царапавший его душу. Вместе с ним исчез и он, осталось лишь время, которое текло легко и незаметно, как сон...
Сон прервался движением. Он почувствовал, что тепло дробится, разрывается, ласково отталкивает его. И он снова становится тяжелым и грубым. Настя отстранилась, его опять охватил сухим жаром воздух. Он остался один, потом до него донеслись голоса из-за плохо прикрытой двери.. Двигаться не хотелось.
Через некоторое время в дверях появился Есипов, с накинутым на плечи халатом, раскрытым на огромном животе.
- Хорошего понемногу, - пробасил он. - Конечно, мы потрясены и прочее...
Он потянул Елисея за руку. Они очутились в предбаннике, затем прошли к двери напротив и оказались в маленькой комнатке с низким мягким диваном, маленьким столиком, заставленном бутылками, рюмками, тарелками с едой. Есипов кинул ему халат, сам тяжело плюхнулся на диван.
- Я тут немного принял, - сказал он, наливая водку, - и тебе советую. Для шевеления мозгов, хотя этого не обязательно, а вот для прыти членов. - Он захихикал. - Впрочем, прыти тебе не занимать.
- Неужто в моралисты решил записаться? - спросил Елисей, наблюдая, как Есипов выпивал, закусывал и, почти не прерываясь, говорил.
- Куда мне, - усмехнулся Есипов, - а вот что меня всегда потрясало в тебе - независимость. Полное отсутствие осторожности. При такой неосторожности легко лишиться независимости. Настучит кто, например, твоей жене... хлопот не оберешься.
- Твоя основная профессия, вижу, - заметил Елисей, - деформировала тебе мозги.
- Обижаешь, - надулся Есипов, но потом усмехнулся. - Да не собираюсь я тебя цеплять за жабры. Хотя видал я виды в этом духе.
- А давай предположим, что действительно неизвестный доброжелатель позвонил моей жене и доложил с подробностями. Как ты думаешь, что будет? - спросил Елисей.
Есипов воздел глаза к потолку и сморщил кислую физиономию.
- Да ничего не будет, - сказал Елисей. - Мало ли причин для женского гнева при нашей жизни. Станет одной больше. Она даже благодарна будет, потому что страхи женщины постоянные наконец обретут реальность. Будет кого винить, с кем бороться. Стану ей понятней.
- Да я пошутил, - умоляюще сказал Есипов. - Я тебе всем обязан, извини.
Он пьяно рассмеялся, его обвисшие щеки задергались.
- Я объяснил на собачьем уровне, - продолжил Елисей. - Чтоб понятней было. Для твоих жеребцов эта парилка - предел всего, мечта. Ради этого готовы на все. - Елисей вспомнил, как вел себя совсем недавно смертельно бледный и жалкий Есипов. - Да и ты недолго помнишь свои клятвы. Впрочем, не переживай. Ни минуты не сомневался, что разгуляешься на всю катушку, едва полегчает.