Вокруг меня быстро росла толпа. Не было только комиссара Черного, который ушел в тайную типографию для спешного выпуска газеты "Крымский партизан".

Я сразу завел разговор о Ялтинском отряде.

— Слыхали, что творит Зоренко? Тот самый "вечный часовой", над которым и вы не раз смеялись? Он сейчас такую славу завоевал, о которой вам и не мечтать!

Я знал слабую струнку бахчисарайцев. Они не могли равнодушно слушать о делах более славных, чем их.

— Конечно, трудно угнаться за вами, за бахчисарайцами, — продолжал я. — Вы здесь — дома, народ у вас замечательный. Вы лучше связаны с населением, и я не скрою, вы получите самое почетное задание.

— Какое, товарищ начальник? — сразу подняли головы партизаны.

— Какое, товарищ командир? — настойчиво спросил и Македонский.

— А такое, выполнения которого ждет сам Севастополь. В письме к нам севастопольское командование просит нас держать под ударом железнодорожную линию, которой враг, к нашему стыду, пользуется слишком свободно. Для начала надо пустить под откос хотя бы парочку эшелонов. Вот это ваша задача. Ялтинцы решили вывести из строя на длительное время важнейшую магистраль — Ай-Петринское шоссе. Значение этой дороги вам известно. Сколько понадобится взрывчатки, сколько труда! Но мы верим ялтинцам, они справятся. Думаю, конечно, и бахчисарайцы не останутся в долгу.

Партизаны зашумели, обсуждая предстоящее серьезное дело. Все решалось обстоятельно, сообща. Я не удивился, когда партизан Бережной заявил:

— Дело трудное, браться за него надо серьезно. А где у нас специалисты, где минеры, где взрывчатка, тол и все такое?

— Правильно, Бережной! Дай вам взрывчатку, дай минеров и "всякое такое", да пойди взорви полотно железной дороги или мост, например, тогда, конечно, крушение обеспечено. Нет у меня ничего и у ялтинцев нет, а дорогу они взорвут, верю. Может быть, прислать вам Зоренко? Он хороший диверсант, находчивый, а главное — смелый и готового не требует. Прислать, что ли?

— Вы, товарищ командир района, не особенно подзадоривайте с вашим Зоренко. У нас не хуже люди есть, — заявил Василий Васильевич, весь раскрасневшийся, по-видимому, задетый такой постановкой вопроса. — Я берусь за это дело, и через пять дней первый эшелон полетит к чертям! Это заявляю я, и довольно шуметь по этому поводу.

— Довольно так довольно. Утро вечера мудренее, давайте спать, — заявил Македонский.

Мы улеглись у костра. Македонский долго ворочался.

— Слушай, а чего ты так размитинговался, можно бы проще, — сказал он.

— Знаешь, Михаил Андреевич, дело это очень важное и серьезное. Надо, чтобы каждый партизан думал об этом, надо использовать все возможности, чтобы первый блин не вышел комом, а то можно народ испугать.

— Конечно, дело трудное. Может, я поведу людей? — повернулся ко мне Македонский.

Лицо его, освещенное красноватым отблеском потухающего костра, показалось мне усталым.

— Что же ты, Василию Васильевичу не доверяешь?

— Почему не доверяю, просто задание слишком серьезное.

В этот момент к костру подошел разведчик Василий Васильевич.

— Давай спать, Вася, завтра обсудим, — сказал Македонский.

— Не могу. У меня, Михаил Андреевич, есть один план. А что если пошлем на разведку железнодорожного полотна мельника Петра? Я слыхал, что его старший брательник — будочник, до сих пор работает на дороге. Пусть пойдет, разведает.

— Решим завтра, иди спи.

…Как быть с мельником? Отряд познакомился с ним только во время нападения на мельницу. В лес он ушел потому, что другого выхода у него не было. Впрочем, он — квалифицированный рабочий, бывший механик МТС. Какие основания у нас не доверять рабочему человеку? Мельником он стал недавно, да и то по принуждению.

Утром за завтраком я сказал Македонскому:

— Послушай, Андреевич, мне кажется, мельнику надо так же верить, как и каждому из нас. По-моему, он не подведет.

Македонский ответил:

— Правильно, я уже решил посвятить его в курс дела. Пусть рискнет пойти к брату. Мы же ничего не знаем об этой дороге: какое движение, какая охрана, — и он крикнул: — Вася, зайди сюда с мельником!

Мельник в рабочей одежде, низенького роста, на вид лет тридцати пяти, остановился перед нами.

— Давно вы были у брата? — спросил Македонский.

— Дней десять тому назад. За два дня до ухода в лес.

— Где он работает?

— Он будочник на железной дороге, — нетерпеливо вставил Василий Васильевич, горевший желанием быстрее начать осуществление задуманного им плана.

— Вася, не мешай, — просто остановил его командир. — А как брат насчет оккупантов?

— Дружит, — коротко ответил мельник.

— А ты?

— Я-то?.. А зачем же я пришел к вам?!

— Но тебя привел случай. Если бы не нападение на мельницу, крутил бы колесо врагу. Так, что ли, мельник? — спросил в упор Македонский.

Партизаны, заинтересованные разговором, стали подходить к нам.

— Говорите, случай? — посмотрел на всех мельник. — А я его давно ждал, этого самого случая. Ваша партизанка Дуся моей жене и мне все рассказала. Я ей про румын сообщил, а сам стал готовиться к этому «случаю». Задерживал помол разными «поломками». И держал пшеницу на мельнице. Если не мука, так пшеница — все равно хлеб. Вот и весь мой «случай».

Мельник замолк. Во взволнованной его речи был упрек, не лишенный основания.

— Ишь ты, оратор, какую речугу закатил. Аж мороз по коже пошел. Чего же ты молчал, что был в курсе мучной операции? — удивленно улыбаясь, с ласковой нотой в голосе спросил Македонский. Затем решительно потянул к себе мельника. — За науку — спасибо! — и крепко пожал руку. — А Дусю все-таки взгрею за болтливость. Эй, Дуся!

— Я!

— Иди сюда!

Евдокия подошла, взглянула на мельника, на командира и, поняв, в чем дело, быстро басом пробубнила:

— Ну и что ж? Нашим людям правда нужна, а я и не боялась, вот и все…

Мельника направили к брату. Он должен был узнать все, что касалось железной дороги, а также принести кое-какие инструменты.

Амелинов — комиссар района — прислал записку, в которой освещал ход подготовки к дорожной операции. Он поднял на ноги весь Ялтинский отряд. Кучер, Харченко, все партизаны занялись подготовкой диверсии.

Специально организованная хозкоманда собирала разбросанные по всему лесу снаряды. Один из партизан, по профессии часовщик, организовал в отряде мастерские по производству детонаторов.

Комиссар писал:

"Отряд горячо, по-севастопольски взялся за работу. Но это нелегко, требуется большая физическая сила, а люди истощены. Мука на исходе, расходуем по полстакана в день на человека, но никто не ропщет. Для Севастополя готовы на все. Отряд горит желанием узнать, как обстоит дело у вас".

Македонский читал письмо комиссара. Потом, сложив бумажку вдвое, крикнул:

— Бережной, собирай народ!

Письмо прочли партизанам. Слушали молча. Затем пожилой партизан Шмелев вышел вперед.

— Командир, сколько в отряде муки?

— Восемь мешков.

— Два мешка надо дать ялтинцам.

— Дать!.. Дать!.. — дружно подтвердили все.

— Хорошо, товарищи, мы отправим им подарок, а насчет боевого соревнования — пожалуй, не откажемся и звание партизан-севастопольцев закрепим за собой навсегда. Так, что ли, я говорю? — спросил Македонский.

— Правильно! — в один голос ответил отряд.

Комиссар Черный принес газету "Крымский партизан". Ее брали нарасхват. Она еще пахла типографской краской, была аккуратно напечатана и сверстана. Никак нельзя было заподозрить, в каких "типографских условиях" она выходит.

А роль наша газета играла немалую. Три тысячи экземпляров шли в народ. Газета служила прямым доказательством нашей силы и помогала нам разоблачать немецкие «утки».

Чего только не писали о нас фашисты! Каких только не рисовали на нас карикатур! Немцы писали, что мы никогда не моемся, что мы завшивели. Это была грубая клевета. В трудных условиях партизаны сохраняли облик, достойный советского человека.