Край неба уже золотился. Светало... Нам навстречу бежала дорога. Вдоль дороги бежали низкие кусты, после дождя тяжелые и приглаженные.
- Скоро?
- А бог его!..- ответил Галицкий и зевнул во весь рот. Мы двигались по направлению к Мелитополю, на помощь донцам, заманившим в мешок конную армию Жлобы.
* * *
По равнине, усеянной редким холмиком, металась красная конница. Донцы гнали ее с трех сторон - прямо на наши цепи.
Палило солнце. Трава давно уже высохла. За разбитыми лавами красных гонялись легкие столбики пыли. Это наши пулеметы искали правильный прицел.
- Снижай! Двадцать два!.. Снижай еще! Двадцать!.. Во-сем-над-цать! доносились до нас торопливые команды.
2-й батальон стоял в резерве. Красным было не до обстрела, и наши резервные роты взобрались на ближайшие холмики, с которых была видна вся широкая картина идущего боя.
На круглой вершине второго за нами холма торчала высокая мачта. На ней была установлена антенна беспроволочного телеграфа.
- Ну, как?
- Сейчас!.. Подождите! - суетился перед мачтою молодой офицер с серебряными погонами.
- Ну, как?..
- Ге-не-рал Абрамов двинул четвертый полк! - кричал он уже через минуту.- Ге-не-рал Аб-рамов рас-сы-па-ет...
- ...Офицер не должен бояться смерти. Прежде всего, это оскорбительно!
Четыре залпа, подряд данные офицерской ротой, на минуту заставили поручика Скворцова замолчать.
- Понимаете, господа? - снова начал он, когда глухое эхо залпов докатилось до убегающих к небу далей.- Понимаете?.. Кроме всего этого, смерть не щадит только трусливых... Господа! По-моему, творческая изобретательность смерти должна вызвать, в свою очередь, и в душе каждого офицера пробуждение его волевых начал... Как бы сказать вам?..- ну, желанье, что ли, не бороться с ней, а играть, как с равной Потом... Эй, Ершов!..- вдруг закричал он обернувшись.- Ершов, что тащишь?.. Яйца?.. Э-ге-ге!..
Ершов, час тому назад посланный поручиком Скворцовым в соседнюю колонию Фриденсруэ, поставил на землю крынку молока и рядом с ней положил завязанные в узелок яйца.
- Уже сварены?.. А ну, придвинь-ка!.. Вкрутую?.. Всмятку, я тебе говорил!.. Не говорил?.. Дурень!.. Пшел прочь, идиот!..
Солнце опустилось ниже, стало круглым и перестало слепить. Наши цепи оттянулись. По ложбине вели пленных.
- Вы когда-нибудь да и доиграетесь!.. Штабс-капитан Карнаоппулло волновался.
- Слушайте, ведь это же... Слушайте,- и после каждого боя!.. Зачем?.. Мало вам, что в бою не угробили? И что за идиотское испытание судьбы!.. Простите, поручик... Поручик, оставьте,- ведь это же средневековье!..
Поручик Скворцов разгладил тонкие усики.
- После боя пикантней... Понимаете, двойная проверка... А ну-ка еще раз... Смотрите,- бог любит троицу!..
И, опять повернув ладонью барабан нагана, он приложил его к виску.
- Поручик!
Но выстрела не последовало,- только сухой, короткий треск...
Уже подходили подводы.
- Песню!..- скомандовал ротный, когда подводы повернули на колонию Вальдгейм.
- Она, черт дери, красива как бес!
- Поручик Науменко увлекается!.. Господа, поздравим поручика Науменко с увлечением!.. Магарыч, поручик Науменко!.. Магарыч!..
Поручик Науменко стоял около печи и задорно улыбался. Из-за печи поднялась черная голова штабс-капитана Карнаоппулло.
- Но позвольте, господа, а вдруг она коммунистка?
- Коммунистка?.. Какая там к черту коммунистка!.. Самая обыкновенная б...! И ротный сплюнул.
Мы стояли в колонии Фриденсруэ уже второй день. И уже второй день спорили офицеры: отпустить "ее" с миром, отправить в штаб Туркулу или забрать с собою - "ведь хороша, стерва!.. А?".
А "она", Ада Борисовна,- та, вокруг и около которой кружились наши вечные споры, не выходила за двери веселого, желтого домика колонистки Шмитке, в котором поручик Ауэ наткнулся на нее в первый раз.
- ...Я сказала вам правду... Можете считать меня и коммунисткой или даже шпионкой, и, конечно, можете меня расстрелять...- говорила она собравшимся у ней офицерам, когда, заинтересованный, забежал к ней как-то вечером и я.- Я ни о чем вас просить не буду... О жизни?.. Менее всего!.. Я так устала!..- Пустив под потолок тонкое колечко голубого ленивого дыма, она прищурила черные глаза с черными же, точно надклеенными ресницами и, не опуская головы, повторила тем же спокойным и певучим голосом: - Так устала от вашей ве-ечной войны!..- К потолку поднялось новое колечко, нагнало уже расползающееся и поплыло рядом.- Я хотела пробраться в Феодосию или Севастополь... Вот и всё!.. И уехать оттуда... вот и всё!.. В Будапешт... Будапешт - моя вторая родина, господа... От России я отвыкла...
Кто-то засмеялся.
- Отвыкли?
- Не нравится, значит?
- А на сыпняк не хотите?..
- А на позиции?.. Сестрою?..
- Господа, или вы, или я! - Она вздохнула и на минуту замолчала, осторожно кладя догорающую папиросу на подоконник.- Ну вот...- улыбнулась.Теперь вы присмирели, и я могу продолжать... хотите?.. Моя биография? Ну вот... В Будапеште я танцевала у столиков наших веселых кабаре... Да, все это было!..- Она опять улыбнулась, уже совсем по-другому - одними глазами, вдруг сразу потерявшими блеск, и продолжала уже совсем тихо и еще более нараспев: - Кафе "Кристаль"... Огни... Я и ты... А потом... Потом...-голос ее задрожал,- в Москву... в вашу страшную Москву!..- Вдруг она подняла брови.- Простите, господа, я, кажется, забылась?..- И, сохраняя обиженное лицо, опять выровняла голос:-Да!., в Москву, значит... В вашу страшную Москву!.. В Москве его расстреляли... Того, кого я любила и кто зачем-то снова увез меня в Россию... Можете, впрочем, здесь расстрелять меня!
И, вздохнув, она отвернулась к окну и положила на подоконник руки. Короткие рукава еще более оттянулись назад и почти до плеч обнажили ее руки.
Офицеры молчали, жадно поглядывая то на ее руки, то друг на друга нетерпеливо и враждебно. Каждый хотел, чтоб вышли другие, но никто из хаты не выходил.
- Никто вас расстреливать не будет,- сказал, наконец, поручик Ауэ.Завтра мы выступаем. Езжайте в ваш Будапешт, пляшите и собирайте новых любовников. Счастливо!..
- Слава богу, что завтра выступаем,- сказал он мне уже на улице.- Эта трагическая курва. Да еще на бабьем безрыбье! Кобелями забегали! А?.. В бой - так в бой; в публичный дом - так в дом публичный! Но не вместе же мешать, барбосы!..