Еле живые от страха, инженеры выбрались из ямы и молчком убрались восвояси.
Утром в барак арматурщиков пришел рабочий в кожаной фуражке, вызвал меня и Максима. Он похвалил нас за смелый поступок, но посоветовал поскорее уехать со стройки.
- Власть пока в их руках. По законам военного времени вам могут крепко припаять. Так что сматывайтесь, товарищи, пока не поздно.
Мы послушались умного и, видать, бывалого человека, уехали в Москву. Город по-прежнему бурлил митингами, но теперь я уже разбирался, что к чему. Мои симпатии стали определенней, я стал отдавать предпочтение тем ораторам, которые говорили о власти рабочих и крестьян, о диктатуре пролетариата. От них я впервые узнал о Ленине и его революционной программе, запомнилось название "Апрельские тезисы".
В Петрограде и Москве совершилась Октябрьская революция. Мне не пришлось принять участие в боях на московских улицах, однако я уже совершенно отчетливо представлял, где мое место в развернувшихся событиях, и вместе с Максимом вступил в рабочую красногвардейскую дружину Лефортовского района.
Дружинники несли патрульную службу, делали облавы на контрреволюционеров, бандитов, спекулянтов. Побывал я впервые в вооруженных стычках, сделал первые выстрелы по классовому врагу. Старый мир на моих глазах деформировался и распадался. Моя ненависть к нему окончательно созрела, я стал сознательным бойцом революции и был готов бороться под ее знаменами до последнего дыхания.
Справедливость происшедшего переворота была полной и безусловной. Революция воздала должное всем нашим угнетателям, даже презренному пану Опацкому. По слухам, которые до меня дошли, он был расстрелян восставшими матросами в Петрограде.
На Западном фронте
Пехота против кавалерии.-Курсы политруков.-Трудные ребята.- Славный командир.-Бой в новогоднюю ночь
После опубликования декрета о создании Красной Армии Максим Борташук и я записались добровольцами в 3-й отдельный Московский батальон. Осенью 1918 года в составе 8-й стрелковой дивизии мы выехали на Западный фронт.
Тогдашний военный быт неоднократно уже описан: теплушка, буржуйка, чечевичная похлебка, конина. Основу фронтового пайка составляли полтора фунта хлеба, испеченного из ржаной муки с многочисленными малопитательными примесями. Хлебную пайку выдавали утром, и редко когда удавалось растянуть ее на весь день - большинство бойцов ужинало без хлеба. Надолго забыли мы о чае и сахаре, пили пустой кипяток, иногда удавалось подсластить его случайно раздобытой крупинкой сахарина.
Но верно замечено, что не хлебом единым жив человек. Скудный быт наш облагораживался и компенсировался высоким духовным порывом. Что нам полуголодный красноармейский паек - мы всю кровь свою до последней капли готовы были отдать за преображенную Россию, за власть Советов!
Миновав Смоленск, воинский эшелон прибыл в Белоруссию. Так я впервые оказался на земле, с которой затем связал добрую половину своей жизни. Наш полк занял позиции на восточном берегу реки Березины, в 12 километрах от Борисова. Город был в руках неприятеля. Красные войска в то время вели на Западном фронте оборонительные бои, сражались против белополяков и различных контрреволюционных банд. Враг превосходил нас численностью втрое, кроме того, у него имелось огромное маневренное преимущество - его части в основном были кавалерийскими, а у нас только пешие силы.
Против нашего полка стояла бригада польских уланов. Неприятель понимал свое превосходство в маневре и часто пользовался им, производя лихие кавалерийские налеты на наши позиции, прорываясь в глубь обороны и совершая опустошительные рейды по тылам. Ни дня не проходило без тревоги. Трудно пехоте сражаться с конницей, но мы приспосабливались. Обычно наши части дислоцировались в населенных пунктах, сплошного фронта не было. Пора классической позиционной войны миновала. Получив сообщение разведки о готовящемся налете уланов, рота или батальон покидали населенный пункт, чтобы не подвергать опасности мирное население, выходили навстречу противнику и занимали выгодный оборонительный рубеж, обязательно используя естественные преграды - овраги, ручьи, перелески. Ведь в чистом поле, на голой местности, пехоте почти невозможно устоять перед кавалерией, а тем более разгромить ее с теми весьма ограниченными огневыми средствами, которыми мы в то время располагали.
Очень часто наша оборонительная позиция носила характер засады. Мы поджидали неприятеля на выгодном для себя рубеже, тщательно замаскировавшись и распределив сектора обстрела. Головные дозоры вражеской колонны мы пропускали без единого выстрела, а когда основные силы приближались на 100-200 метров, открывали огонь залпами. Дисциплинированность и стойкость красных стрелков, внезапность огневого налета всегда приносили успех.
Но и врагу порой удавалось обходить наши опорные пункты и прорываться в тыл. Наряду с белополяками в таких рейдах участвовали различные банды. Немало хлопот доставили нам конные отряды атамана Семенюка. Это был белорусский батька Махно, его недолгая разбойничья карьера чем-то походила на судьбу известного украинского анархиста.
Семенюк был родом из Борисовского уезда, происходил из крепких середняков, служил в царской армии, показал себя храбрецом в империалистическую войну. После революции он перешел на сторону Советской власти и стал первым комиссаром Холопенического волревкома в своем уезде. Его решительности и мужеству мог позавидовать любой, однако политически он не созрел и не соответствовал должности. От природы склонный к крайностям, он скоро начал предаваться левацким загибам. В качестве главы волостного ревкома Семенюк стал расстреливать без суда и следствия всех сколько-нибудь провинившихся людей. Об этом произволе узнали в уездном центре, последовал приказ арестовать и доставить его в Борисов. По пути Семенюк бежал из-под стражи и укрылся в лесу. Несмотря на кровавые акции, его авторитет в уезде был все еще высок. Вокруг беглого арестанта стали сплачиваться разного рода авантюристы и проходимцы. Из истории партии мы знаем, как часто крайние левые элементы смыкаются с самыми правыми силами и затем полностью переходят на их платформу. Так произошло с бывшим комиссаром ревкома Семенюком - он стал оголтелым контрреволюционером, откровенным белогвардейским бандитом.
Бороться с бандитскими рейдами по нашим тылам было чрезвычайно трудно. Войск Западного фронта едва хватало, чтобы сдерживать напор белопольских армий на передовой линии, а уж для тыла вооруженной силы не оставалось. Пользуясь этим, Семенюк и другие батьки поменьше калибром громили населенные пункты, грабили жителей, вырезали партийный и советский актив, устраивали дикие варфоломеевские ночи, глумились над безоружными людьми, старательно избегая встреч с частями Красной Армии. Но возмездие ходило по пятам за белыми бандами.
В начале 1919 года мне довелось участвовать в подавлении белогвардейского мятежа в Гомеле, организованного черносотенцем штабс-капитаном Стрекопытовым.
Время на войне очень емкое, вмещает в себя много всего. Со мной часто беседовал наш командир роты Григорий Поздняков, бывший питерский слесарь, член партии. Он давал мне читать книги и брошюры, объяснял трудные места в них, одним словом, политически меня просвещал. В свою очередь я стал делиться знаниями с другими бойцами, и это не оставалось незамеченным. Вызвали меня в политотдел дивизии, говорят:
- Как смотришь, если пошлем тебя на военно-политические курсы Западного фронта? Вернешься политруком.
- А долго там учиться? - спросил я.
- Шесть месяцев.
Срок показался мне слишком большим. Полгода за книжками! Да за это время и война может закончиться. Не поеду! Я так и сказал. Меня стали убеждать, что врагов на мою долю останется еще достаточно, однако переупрямить меня не смогли. И... применили военную хитрость.
Вызывают снова в политотдел, вручают пакет с сургучными печатями. Приказывают доставить в Реввоенсовет фронта, в Смоленск. Беру под козырек, делаю налево кругом и еду выполнять приказание.