- В 25 лет еще рано оглядываться, но уже поздно нестись сломя голову.

- Чепуха!

Зрелость - рутина, и счастье - рутина, болото, тупик.

С похмелья. Развертывает утром газету:

- Взглянуть, что делается в трезвом мире.

18-летний парень, феноменально непосредственный и впечатлительный, из села приехал в город. На улице увидел девушку, влюбился, как будто был поражен молнией. Шел за ней, но потерял. Целый месяц ходил в этом месте, ни разу больше не видел. Тоска хуже болезни. Принес в редакцию искреннее, наивное письмо. "Как найти?" Газетчики. Спивающийся зубоскал. Трезвый деляга. Водопад цинизма парню надушу.

В этот вечер все девушки казались мне красивыми, как солдату, впервые получившему увольнение.

Дряхлый мартовский снег кряхтит под ногами.

Он подл, мелочен, злопамятен, но, к счастью, глуп, а потому неопасен.

Все порядочное - сгоряча, все обдуманное - подлость.

Каждый компромисс - скачок к старости и скотству.

- Он оригинален.

- Он дурак, но и в этом он неоригинален.

Людей без мировоззрения надо сажать в тюрьму

Она занималась легким образом жизни.

На голове, на самом темени у него появилось блестящее пятнышко. Там свила свое гнездышко рутина.

Новый год - новые подлости.

1 января. Казанский вокзал. Поехал, потому что пьян и молод. 15 минут ходил по перрону, заглядывал в окна вагонов. Не нашел, не видел. Поезда с московских вокзалов уходят иезуитски бесшумно, плавно, спокойно. Машинист, как опытный хирург: всадит нож незаметно, ласково и отхватит руку. Вспоминалась зеленая юность. Кажется, за тем и приезжал, чтобы не видеть, не встретить. На вокзале обычный бордель - духота, толкучка, кофе в липких, пропитанных жиром бумажных стаканах.

Каждый нормальный человек знает, что сейчас ищут 102-й элемент в таблицу Менделеева.

Сюжет. Молодой человек взялся писать честный, беспощадный дневник. Понял, что почти невозможно, что это самоубийство, ужаснулся. Сжег и весело, радостно отправился соблазнять чужую жену.

Хомут (рассказ).

Подъедет, подползет поезд дальнего следования, выйдет толстая, озабоченно разглядывающая сумочки жена, на весь перрон чмокнет в губы, скажет пустым громким голосом: "Здравствуй, милок", - сунет в руки черный большой, как саркофаг, чемодан, токнет в руки и другое барахло, скажет еще (не спросит, а скажет): "Ты здоров, не потеряй сетку..." И - конец!

Пушкин был лохматый безумец. Но он был дворянин и стеснялся своего безумия.

В тюрьме. В камере рецидивистов. Один поссорился с остальными, проткнул губы алюминиевой проволокой, замотал. Заставили размотать.

- Зачем замотал?

- А не желаю с вами, с суками, разговаривать.

Из детства. 1946 год. В июле на покосе стрелочник Говорухин поймал хорька. Принес домой и затеял жарить. Говорушиха изругала его и выгнала из избы. Он успел схватить сковородку и под бугром, за огородом, у речки сварил-таки добычу. Говорушиха, пухлая, громадная и разгневанная, стояла на меже, материлась, грозилась изувечить.

- Сковородку, змей, испоганил!

- Иди, иди сюда, - кричал снизу Говорухин, - попробуй! Ты попробуй - за милу душу пошыташ! (посчитаешь).

Мариха. Глухая, одинокая, несчастная старуха. В лесу на ягодах мы взрывали рядом с ней толовые шашки, украденные на складе в каменоломне. Хотели проверить - глухая ли она, не притворяется ли? Она была абсолютно глуха.

Аксинья - женщина, вернувшаяся с войны. Глухая, носила солдатские штаны, не мылась, материлась и пила. Дралась, но никогда не плакала. Даже пьяная. Говорила мужским зычным голосом. Курила махорку, и было противно видеть гримасу, с которой она поминутно сплевывала себе под ноги. Работала за мужика. Только песни пела по-бабьи, высоким, вытягивающим душу голосом. Мелодия песни, которую пела пьяная Аксинья, сильно походила на тему первой части из Первой симфонии Чайковского.

Целенаправленный (целеустремленный) идиот.

... как благородные - какое смелое сравнение.

Женщина жалуется на то, что "ты меня не любишь", вместе с тем сама любила только две недели пока он пренебрегал ею.

Мир состоит из скучных малокультурных женихов и симпатичных обольстителей.

Талантливо - это когда так, как не должно быть но когда это здорово.

Поцелуй в улыбку.

Первая любовь - это не первая и не последняя. Это та любовь, в которую мы больше всего вложили самих себя, душу, когда душа у нас еще была.

Чтобы сказать о таком человеке правду, надо дождаться, когда он умрет.

Даже в позу не могу встать - показываются грязные манжеты.

Богатые и бедные - категория старая, но дураки и умные - категория бессмертная.

В этом мире без неприятностей живут только свиньи и идиоты.

У художника - стог сена - автопортрет. Стог только предлог для самовыражения.

Я люблю людей, с которыми все может случиться.

От страданий (и болезней) интеллект проступает у людей на лице.

26 января. Центральный дом литераторов. Сатирики. Штук двадцать. Маститые - весь Олимп. Безыменский, Эмиль Кроткий, Арго, Масс, Бахнов, Костюковский, Привалов, Егоров. Самый молодой редактор отдела "Вопросы литературы". Я - мальчишка, провинциал, да еще забился в угол. Со стороны Привалова было пижонством и бестактностью пригласить меня на эту секцию. Глупейшее знакомство с Безыменским. Еврей-редактор: "Вы пишите на русском языке?" - "А вы?" Он думал, я из Якутии. Писательские разговоры. Еще мрачнее мое посещение. Критика на мою книжку в журнале "Москва". Привалов, разочарованный моим видом и моим тихим голосом: "Я вас там перехвалил. Ругать вас еще будут много". (Все натянуто и несерьезно.)

Чем больше человек думает, тем он становится мягче.

Люди умирали и умирают за идеи, которые им не нужны и в которые они, в общем-то, никогда не верили и не верят.

Дисциплинированная клевета. Слова, настоянные на спирту.

На земле все складывается, как в плохом фантастическом романе: физика, война, конец мира.

Идеи мы отстоим, но у нас не будет детей. Для кого тогда идеи? С человека, который знает, что у него не будет внуков, трудно спрашивать. Его ничем не удивишь. Общечеловеческая точка зрения. Аполитично, вредно. Хорошо, можно забыть тех, кто умер. Забудем, хотя некоторые из них забвения не заслуживают. Но как же забывать тех, которые будут, - детей и внуков?