* * *

Секретарь партийного бюро капитан третьего ранга Пашков оказался самым свободным из офицеров, для его боевой части в предстоящем походе не предусматривалось особых задач. Знакомя Аксенова с планами и протоколами собраний и заседаний партийного бюро, Пашков как бы между прочим заметил:

- Тут у нас все в ажуре. Прежний замполит был большим любителем бумаг и аккуратистом.

- А разве это плохо? - спросил Аксенов.

- Конечно, партийное хозяйство тоже надо держать в порядке, согласился Пашков и досадливо подумал: "А ведь, наверное, нехорошо, что я начинаю разговор с охаивания Комарова. Это и нового замполита ставит в неловкое положение".

Аксенов и в самом деле чувствовал себя неловко. С кем бы он ни заговорил, ему иногда прямо, иногда намеками давали понять, что Комаров был не годен, при этом как бы предупреждали: "Не будь похожим на него". Пашков со свойственной ему прямотой тоже сразу предупредил:

- Не любили у нас Комарова, поэтому и к вам так недоверчиво относятся. Не обижает это вас?

- Нет, хотя, откровенно говоря, мне не очень приятно.

- Теперь давайте думать, как с вами будем работать. С чего начнем?

- С самого начала, то есть со знакомства с людьми. Я тут, пока изучал устройство корабля, кое с кем успел уже познакомиться. Пока лишь бегло. Но, надеюсь, вы поможете...

- Да, я уже слышал, как мой подчиненный матрос Гущин хотел вас разыграть, - улыбнулся Пашков.

- Вот с него и начнем. Что он за человек?

- Парень неплохой и специалист грамотный. Был у него тут однажды прокол: сгорел блок питания автомата. Постругали мы его за это, до сих пор переживает. Он человек эмоциональный...

- И стихи пишет.

- Про стихи ничего не знаю, может, и пишет.

- Пишет, да еще какие! Вот, - Аксенов достал из стола тетрадку. - В основном, правда, лирические, но это ему и по возрасту положено. Почитайте-ка вот это.

Пашков взял тетрадку, прочел одно стихотворение, другое, удивленно воскликнул:

- А ведь здорово пишет! И скрывал от меня.

- Он и от своих друзей скрывает, так что это пока тайна, не выдавайте ее. Я обещал никому эту тетрадь не показывать и, как видите, уже нарушил обещание. Больше того: три стихотворения перепечатал и послал в газету. Может, опубликуют.

- Напечатают! - уверенно сказал Пашков. - То, что они иногда печатают, значительно слабее. Извините, я еще почитаю.

Пока Пашков читал, Аксенов внимательно наблюдал за ним. Лицо у Пашкова неправильное, грубоватое: широкий, почти квадратный лоб тяжело нависает над узкими подвижными глазами; нос, пожалуй, маловат; а вот губы - слишком толстые, хотя и правильной формы; чисто выбритый синеватый подбородок для такого лица мал. Но все эти непропорциональные части как-то удивительно уживаются на этом лице, придавая ему гармоничное выражение.

Вот, должно быть, что-то понравилось ему, он улыбнулся сначала одними глазами, потом чуть шелохнулись крылышки ноздрей, и губы непроизвольно растянулись в улыбке. Он провел ладонью по щеке и как бы стер эту улыбку.

Они проговорили до поздней ночи. Слушая Пашкова, Аксенов проникался к нему уважением и симпатией. Трудно сказать, что именно расположило Аксенова. В своих суждениях Пашков был, пожалуй, слишком категоричен. Но за внешней грубоватостью Аксенов легко угадывал добрую душу, глубокую порядочность. Он невольно сравнивал Пашкова с Осипенко и теперь понял, почему они так дружат. То, что у одного было всегда на виду, у другого было скрыто, но оба они, безусловно, были близки по своим убеждениям, душевной настроенности, по своим взглядам на жизнь. Аксенов, сразу заметивший, что они дружат, позавидовал им.

Пашков вскоре убедился, что Аксенов человек открытый и общительный. Пашкову понравилось и то, что новый замполит старается все время быть на людях, и то, что он не хочет, чтобы при нем хаяли Комарова, и то, что не обиделся на "розыгрыш", и то, что матрос Гущин дал ему тетрадку со своими стихами. "Человек он, видать, не глупый и порядочный", - думал Пашков.

Провожая Аксенова до гостиницы, Пашков говорил:

- Это хорошо, что скоро пойдем в плавание. Вы сразу почувствуете, как в наших условиях важен душевный заряд человека. Знаете, у нас существует проблема психологической совместимости. Есть эта проблема и у космонавтов. Каждый день одно и то же: та же работа, те же вокруг приборы и переборки, те же лица и те же разговоры. Изо дня в день. Люди становятся раздражительными. И вот представьте, если в такой обстановке даже один начинает нервничать, это действует на других. Тут в полной мере оправдывается пословица о паршивой овце. Ну, я уж не говорю о том, чтобы затеялась ссора, или что-то в этом роде... Вот почему для нас настроение людей - не отвлеченное понятие, а вполне конкретный показатель, я бы назвал его коэффициентом боеспособности.

"Это он хорошо сказал - "коэффициент боеспособности", - думал Аксенов, лежа в постели. - Но сколько коэффициентов содержит само понятие "настроение"! Тут, пожалуй, ни один математик не подсчитает, ибо ничто так не уязвимо в человеке, как его настроение. На него влияет и некстати оброненное слово, и бессонная ночь, и даже изжога. Может быть, и активность солнечных пятен влияет. Попробуй-ка учти все это!"

Аксенов заснул только под утро. И так крепко, что не слышал, как встали соседи по комнате. Разбудил его матрос Баринов.

- Товарищ капитан третьего ранга, до подъема флага осталось полчаса, говорил он, тряся Аксенова за плечо. - Опоздаете.

Аксенов взглянул на часы, вскочил:

- Спасибо, я и верно проспал бы.

Наскоро побрившись, Аксенов побежал в гавань. У проходной встретил Пашкова и тот сообщил:

- Вас командир спрашивал, но вы на завтрак не пришли.

- Проспал, - признался Аксенов.

- Бывает, - улыбнулся Пашков. - А вы командира здесь обождите, он сейчас придет.

И верно. Стрешнев вскоре появился.

- Хорошо, что вы здесь. Я вас попрошу заняться встречей гостей. Мне просто не до них.

- А что за гости?

- Пойдут с нами. Пока разместите их в гостинице, Дубровский обо всем знает. Надо Баринова предупредить. Покормите их, а заодно и сами позавтракайте. До обеда займите их чем-нибудь. Катер подойдет ко второму причалу через пятнадцать минут, так что поспешите.

Оказывается, Баринов обо всем знал и сейчас с другими двумя матросами переставлял койки, освобождая для гостей комнату. Убедившись, что тут все будет в порядке, Аксенов побежал на причал. Рейсовый катер уже входил в гавань.

Гостей оказалось семеро и все с багажом. Двое океанологов с помощью матросов осторожно вытащили на причал четыре ящика. Судя по предупреждающим надписям, в ящиках была аппаратура. Специалист по акустике подал с катера два увесистых чемодана. Двое операторов и режиссер военной киностудии тащили камеры и коробки с пленкой. И только ихтиолог вышел с небольшим чемоданчиком.

Пришлось разыскивать машину, чтобы все это перевезти. Выручили строители, для них этим же катером привезли гвозди.

Оператор по дороге несколько раз останавливался и повторял:

- Нет, вы посмотрите, какая панорама! На полюсе такой не будет.

Из этого Аксенов заключил, что лодка, видимо, пойдет на полюс, киношники - народ осведомленный, хотя, подчас, и болтливый.

16

Но достижение Северного полюса было не главной и далеко не единственной целью похода. Главным было изучение мало исследованного района Арктики, возможности использования его для плавания подо льдами. Попутно лодка должна была в районе полюса поставить автоматическую метеостанцию и на всем пути следования тщательно изучить гидрологическую обстановку и обитаемость глубин Арктики. Собственно, последняя часть задачи возлагалась лишь на ихтиолога, но один он, разумеется, много не сделает, и Стрешнев поручил штурману всячески содействовать "рыбьему профессору", как окрестили ихтиолога матросы.

И то, что полюс был на втором плане задачи, лишний раз напоминало Стрешневу разговор с главкомом о повседневности и будничности подледных плаваний. Конечно, зайдя на полюс, они не станут его первооткрывателями. Там уже побывали другие лодки. "Но ведь сейчас мы не просто повторяем их путь. Задачи с каждым походом все более усложняются, и в этом смысле всякое новое плаванье является первооткрытием чего-то. И очень важно, чтобы каждый матрос ощущал это", - думал Стрешнев.