Так вот - это еще был рассказ о добром и хорошем. А что же началось, когда на телевидении прошел фильм Никиты Михалкова "Без свидетелей" по одноименной пьесе Софьи Прокофьевой. В фильме всего два актера: я - это Он и актриса Ирина Купченко - Она. Этот мой "Он" был редкий подонок и подлец. Все это и обнаруживается в его отношениях с женой, когда они - без свидетелей.
Это была очень трудная работа. Скрупулезная, подробная работа по "проявлению" моего персонажа. Притом проявленными должны были быть краски, которые в отдельности ничего собой не представляют, а вот когда собраны воедино, создается личность, характер, тип.
Еще мне была интересна эта роль потому, что тип, которого я играл, стоял как бы вне моих владений. Хотя вроде бы и глупо заключать себя как актера в какие-то рамки, но все же эти рамки есть, есть границы, через которые не стоит переступать, ибо там ты не знаешь языка. Но все-таки и в своих владениях хочется быть разным, искать что-то для себя новое, непохожесть - в привыч-ном. И это была одна из моих самых трудных ролей. Еще и потому, что этот мой тип - актер в жизни. Он все время играет: играет хорошего человека, играет - деятельного, играет - любовь. Мне, актеру, надо было сыграть "актера в жизни"...
Очень многие зрители не поняли этот характер. Не поняли, не приняли и раздражились. Они считали, что "актерство актера" идет не от персонажа, а от исполнителя - от меня.
"Что это Ульянов так наигрывает? Он что, потерял совесть: стал так развязно играть, так нагличать?" - вот такой был тон.
Некоторые зрители поняли все точно. И писали, что мы правильно сделали, показав такого мерзавца и подлеца. Одна женщина призналась, что это прямо портрет ее мужа, бывшего. Но большинство писем было полно злобы. Да, именно злобы и несогласия: "Как вы, Ульянов, смели играть такого подлеца? Вот вы теперь открылись во всей своей красе и сущности". И в таком же духе, и так далее...
Вот, оказывается, когда еще я "обнаружился" и когда меня выволокли "за ушко да на солнышко"...
Понятно, что так пишут зрители детского уровня восприятия искусства, для которых артист, играющий определенного персонажа, и есть тот самый персонаж. И должен отвечать за его пос-тупки. Они думают об актерах как дети: "Вот этот дядя - Бова-королевич, хороший. А вот этот - плохой, он Кощей Бессмертный".
Только вот дети, в отличие от взрослых, на этих "дядей", не сердятся и их не оскорбляют.
Как-то мне попалась в "Литературной газете" заметка: зрительница из г. Умани пишет: "Артисты играют то положительных, то отрицательных героев. Почему же не хотят считаться с тем, что у меня, зрителя, есть память, в том числе эмоциональная? А то смотришь на положитель-ный образ, а память подсказывает, что я видела этого актера в роли подлеца и мерзавца". Ценное признание. Оно объясняет психологию, видимо, немалой части зрителей: у них, как и у детей, еще не развита аналитическая способность сознания, но в отличие от детей, они уже запоминают артиста-исполнителя, и он им "мешает". Дети целиком отдаются обману игры, все же зная, что это игра. А взрослое "дитя" из-за этого знания уже не может наслаждаться искусством как таковым, то есть искусным умением актеров искусственно воссоздавать жизнь, в том числе жизнь персона-жей, - "плохих" или "хороших". Подготовительный зритель только восхитится умением актера имярек одинаково убедительно предстать в любом обличье, но зритель-"дитя" серчает. К тому же, в отличие от истинного дитяти, этот зритель знает про себя, что он - народ, которому дано судить. Его так учили. "А разве так можно? Как же, нас учили другому. А это я не понимаю, и, значит, не принимаю".
Очень правильно написал драматург С. Алешин - такой зритель, придя на спектакль, хочет потешить свое самолюбие и получить подтверждение своей непогрешимости. Он желает получить подтверждение тому, что ему уже известно, и досадует, и даже гневается, если увидит и услышит нечто иное, а то и противоположное. Он оскорблен, если вдруг актер, которого он привык видеть в положительных ролях, возьмет да и сыграет негодяя. Это, по его разумению, предательство.
А поскольку у нас в стране оценка искусства в любом его проявлении всегда была делом политическим, из иной такой оценки часто вытекали серьезные последствия. А наш сердитый зритель-"дитя", и не думая особенно, знание это у него в крови, в мозжечке, - позволяет себе любую брань и не нуждается в аргументах и обоснованиях своего негодования: "Нас не так учили!" и - все тут...
Так что очень можно понять негодование авторов писем ко мне, обвинивших меня в предате-льстве: тут речь не о какой-нибудь не такой или не так сыгранной роли - тут от роли - "Жукова играл, гад!" - к действительности "за Ельцина!" И обижаться-то на них неловко, и месть их мне и угрозы по-детски наивны: "Да вам не Жукова надо играть, а предателя Власова!" Что ж, была бы пьеса хороша и интересна, характеры были б убедительны, сложны и наполнены вещес-твом, годным для лепки, почему ж не сыграть Власова? Играю же я Понтия Пилата, как известно, предавшего Христа и умывшего руки... Пожалуй, по части предательства Понтий Пилат переплю-нет генерала Власова: ведь он, Понтий, знал, что Христос - невиновен, знал, что он прекрасный человек и даже ему, Понтию, помог избавиться от головной боли, а все ж поддался крикам толпы и воле Синедриона и выдал Христа на казнь... Думаю, если фильм Юрия Кары "Мастер и Марга-рита" каким-то образом дойдет до массового нашего зрителя, мои корреспонденты будут удовле-творены: так ему, голубчику этому Ульянову - вот играй теперь Пилата, а не Жукова...
Но я мечтаю и Жукова еще сыграть. В настоящем глубоком драматичном художественном фильме, где предстал бы перед нами не только военачальник, полководец, а человек живой, со всеми его сложностями, противоречиями, надеждами, мечтами, ожиданиями... Но нет пока, не написана такая пьеса. Или такой роман. О маршале Жукове.
Я посмею еще возразить моим лютым критикам по поводу их уверенности, что Жуков - это некая антитеза Ельцину, что Жуков был бы против реформ, идущих в нашей стране. Ведь Георгий Жуков - человек творческий, человек, видевший, как говорят шахматисты, на много ходов впе-ред, с острым аналитическим умом, умеющим учитывать множество фактов, действующих одно-временно. И потом - он на себе самом испытал, как боятся "коммунистические вожди" человека умного, сильного волей, авторитетного среди народа. Как, не считаясь с интересами страны, они не гнушаются мстить такому человеку. Нет, нет, я уверен: почерк старой коммуно-номенклатуры претил бы Жукову. Стоит сокрушительно пожалеть, что его нет сегодня с нами: он бы придал твердости и решительности переменам в России. И наша армия чувствовала бы себя по-другому. Факт.
Но какого великолепного аргумента лишились бы тогда мои критики, авторы злых писем! Ну чем бы они меня донимали, если бы Жуков был вместе с Ельциным?
Ну, относительно "аргумента" - это, конечно, грустная шутка. И то, что я играл Жукова - ни для кого ничего не доказывает.
Я уже писал здесь, что в условиях, когда действительно свободно можно говорить что угодно, звать куда угодно, образовывать партии, какие вздумается, и все полоскать густопсовой руганью, - в таких условиях управлять страной, такой многонациональной, как наша Россия, - трудней-шей крест. Никто из руководителей России ни в прошлом, ни при нашей жизни еще не отваживал-ся допустить такое. Так что Ельциным можно только удивляться, как он держится этой линии, на его месте другой бы давно ввел чрезвычайное положение и кнут, иным гражданам желанный. Увы, желанный! Ведь с тоской вспоминают, как при Сталине "боялись"! Да, сажали, да, расстре-ливали, зато остальные - ни-ни!
Но несмотря на этих сторонников кнута и пули, несмотря на то, что действительно у нас и разгул преступности, и анархия, Президент не сворачивает с намеченной дороги.
Вот почему я поддерживаю курс на демократическое переустройство нашей России: Я не хочу вернуться в страшный номенклатурный, тоталитарно одномерный мир. Я и не верю, что в него можно сейчас вернуться. Но опасаюсь, что в него могут вернуть силой. Вот тогда и будет ужас. В тот мир могут вернуть силой, опираясь на ваше, мои корреспонденты, желание, "чтоб было как вчера, как при застое". Опираясь на ваш страх пред миром, где надо самому отвечать за себя.