Когда-то я думала, что темнота и смерть - одно и то же. Что смерть отсутствие света. Всего лишь царство теней, где люди покупают, продают и любят так же, как при жизни, но не столь убедительно. Похоже, ночь - более преходяща, нежели день, особенно для влюбленных, да и не так надежна. Поэтому ночь итожит нашу жизнь, ненадежную и преходящую. Днем мы забываем об этом. Днем мы живем себе и живем. Но нас окружает зыбкий город, где дороги и лица лишь кажутся знакомыми. Именно так будет после смерти. Мы будем всегда узнавать людей, с которыми никогда не встречались.

Но темнота и смерть - не то же самое.

Первая преходяща, вторая нет.

Наши похороны - события просто сказочные. Мы совершаем их ночью, возвращаясь к нашим темным корням. Черные лодки скользят по воде, и гроб украшен крестом из черного янтаря. Однажды я видела из окна моей комнаты, которое смотрит на перекресток двух каналов, как в лагуну выплывал траурный кортеж богача из пятнадцати гондол (число должно быть нечетным). Одновременно в лагуну вышла лодка бедняка с гробом - не лакированным, а просмоленным. В ней плыла старуха, которой едва хватало сил двигать веслами. Я думала, они столкнутся, но гондольеры богача отплыли в сторону. Его вдова взмахнула рукой, одиннадцатая гондола отстала, освободив место для бедняка, на нос его лодки накинули канат, и старухе осталось только рулить. Кортеж продолжил свой путь к ужасному острову Сан-Микеле, и я потеряла его из виду.

Если мне придется умереть, я предпочту умереть одна, вдали от мира. Мне бы хотелось умереть в мае - лежать на теплом камне, пока меня не оставят силы, а потом тихо кануть в канал. В Венеции такое еще возможно.

В наши дни ночь предназначена для искателей удовольствий, и сегодня, по их мнению, - время самое лихое. У нас есть пожиратели огня, изрыгающие изо рта пену желтых языков пламени. Есть танцующий медведь. Есть труппа маленьких девочек с розовыми безволосыми телами - они разносят засахаренный миндаль на медных блюдах. Есть женщины на любой вкус - и не все из них женщины. В центре площади мастера с острова Мурано установили огромную хрустальную туфлю, которая постоянно наполняется шампанским. Нужно лакать как собака, и приезжие это обожают. Один уже утонул, но что такое одна смерть в гуще жизни?

К деревянной раме с затаившимся порохом подвешены сети и трапеции. Акробаты раскачиваются над площадью, отбрасывая на танцующих нелепые тени. Они то и дело ныряют, держась за трапецию ногами, и мимолетно целует кого-нибудь внизу. Мне нравятся такие поцелуи. Простое соприкосновение ртов оставляет тело свободным. Для хорошего поцелуя ничего больше не нужно. Ни соединенных рук, ни сбивчивых сердец. Наслаждение - губы и только губы. Страсть приятнее разбирать прядь за прядью. Разделять и снова разделять, как ртуть, которая собирается только в последний момент.

Теперь вам понятно, что в любви я не новичок.

Уже поздно - кто же придет сегодня с маской на лице? Рискнет ли она вытянуть карту?

Приходит. Держит на ладони монету, предлагая мне взять ее. У женщины теплая кожа. Я раскидываю карты. Она выбирает. Десятка бубен. Тройка треф. А затем - дама пик.

- Счастливая карта. Символ Венеции. Вы выиграли.

Она улыбнулась мне и сняла маску. У нее серо-зеленые глаза с золотистыми крапинками. Высокие нарумяненные скулы. Волосы рыжие, но темнее моих.

- Сыграете еще?

Она покачала головой и велела официанту принести бутылку шампанского. Причем не любого. "Мадам Клико". Хорошо во Франции только оно. Женщина молча подняла бокал и выпила - очевидно, за свою удачу. Дама пик - большой выигрыш, но мы стараемся избегать этой карты. Женщина по-прежнему не говорила не слова, следя за мной сквозь хрусталь, а потом вдруг допила и погладила меня по щеке. Это длилось лишь секунду. Она исчезла, оставив мне сердце, колотящееся в грудь и три четверти бутылки лучшего шампанского. Пришлось прятать и то, и другое.

Я практична в любви и получала удовольствие как с мужчинами, так и с женщинами, но никогда не нуждалась в стороже своему сердцу. Сердце - орган надежный.

В полночь подожгли порох, и небо над площадью Святого Марка разбилось на миллион разноцветных кусков. Фейерверк длился около получаса, и за это время я сумела выудить из карманов достаточно денег, чтобы подкупить подругу, которая присмотрит за моей палаткой. Я пробилась сквозь толпу к хрустальной туфле с пузырившимся шампанским, ища свою женщину.

А она исчезла. Лица, платья, маски, поцелуи и объятия на каждом шагу - но ее не было. Меня задержал пехотинец: он держал два хрустальных яйца и спрашивал, не соглашусь ли я обменять их на свои. Но настроения для флирта у меня не было; я протиснулась мимо него, и глаза мои отчаянно разыскивали хоть какой-нибудь знак.

Стол для рулетки. Стол для азартных игр. Гадалки. Чудо природы - женщина с тремя грудями. Поющая обезьяна. Быстрые домино и таро.

Ее там не было.

Не было нигде.

Время вышло, и я снова вернулась в палатку. Внутри у меня плескалось шампанское и пустое сердце.

- Тебя искала какая-то женщина, - сказала подруга. - Оставила вот это.

На столе лежала сережка. Судя по фасону - древнеримская, необычной формы, сделанная из благородного старого желтого золота, не дожившего до наших дней.

Я вдела ее в ухо, раскинула карты веером и вынула из колоды даму пик. Никто сегодня больше не выиграет. Я буду хранить эту карту до тех пор, пока она ей не понадобится.

Веселье быстро стареет.

В три часа ночи гуляки разбредались сквозь арки, окружавшие площадь Святого Марка, или кучами валялись у кафе, что открывались рано, дабы напоить их крепким кофе. Азартная игра закончилась. Крупье из Игорного дома снимали свою мишуру и обманчивое веселое сукно. Приближался рассвет; у меня был выходной. Обычно я иду прямо домой и встречаю отчима по пути в пекарню. Он хлопает меня по плечу и отпускает какую-нибудь шутку о том, сколько я заработала. Странный он человек: только пожмет плечами и подмигнет, вот и все. Никогда не удивляется, что дочь зарабатывает себе на жизнь, переодеваясь в мужское платье и продавая из-под полы срезанные кошельки. Впрочем, он не удивлялся и тому, что дочь родилась с перепонками.