Но Гончаров как будто был несколько сбит с толку такой неожиданно легкой победой.

- Вы, следовательно, признаете, что первоначальные мои вычисления были правильны? - спросил он, помолчав.

- В пределах точности вашего прибора.

- Не чего же еще можно требовать?

- Всего, - ответил Ник просто. - Если такое существенное изменение в конструкции вашего прибора не дает заметного изменение получаемых результатов, то это может значить только одно: методы устарели, и каков бы ни был результат, он уже ничего не дает. Мы оба с вами, возможно, зашли так далеко, что нам уже нельзя полагаться на существующие методы исследования.

- Вовсе не обязательно, это может означать и другое, - возразил Гончаров. - Может быть, результаты одинаковы именно потому, что не зависят от изменений в приборе. Истина заключена в самом явлении, а не в приборе, с помощью которого ее обнаруживают.

- Очень может быть, - согласился Ник. - Но только если вы имеете в виду частицы максимальной энергии. Вы исключаете результаты, касающиеся потока частиц низкой энергии. В показаниях двух различных приборов должна быть гораздо большая разница. Приборы имеют разные питающие напряжения, но на результатах это не сказывается.

- Но каков же, по-вашему, выход? Вы что, считаете, что следует послать детектор за пределы атмосферы?

- Какой в том прок? Создайте прибор такого масштаба, какие стоят в ваших контейнерах, и поместите его над атмосферой - ему надо пробыть там десятки лет, прежде чем он обнаружит хотя бы одну частицу той энергии, о которой мы с вами говорим. Нет, земная атмосфера пока еще наш лучший детектор.

- Тогда как быть с вашим методом, который вы сами вчера предлагали?

- Ну, об этом можно подумать, - сказал Ник небрежно. - Пока ведь это только наметки, набросок идеи.

От удивления Гончаров даже рассмеялся.

- И вы говорите таким безразличным тоном о том, что вчера еще заставило вас так разволноваться?

- А разве у меня безразличный тон? - спросил Ник. Он задумался на секунду. - Быть может, это вот почему мне кажется, что отныне у меня будет множество всяческих идей. Помните, я говорил вам в Москве, с какими надеждами я сюда ехал, и вот они сбылись, и теперь я жду не дождусь, когда наконец вернусь домой и примусь за работу. Наконец-то это случилось!

- Да, я тоже так думаю, - медленно проговорил Гончаров. - Геловани это правильно заметил. Теперь вы именно тот человек, которого я с самого начала ожидал встретить. Но знаете, даже если вы не ошибаетесь, все-таки одной интуиции тут мало. - Он слегка улыбнулся. - Я не могу сослаться на вашу интуицию в оправдание всех тех перестроек в планах, дополнительных расходов я изменений сроков, которые оказались необходимы. Я должен вернуться в Москву с конкретными результатами, каковы бы они ни были. Предположим, что вы правы, - тем не менее я хочу доказать, что, как бы ни был ограничен существующий метод при опытах с потоками частиц высокой энергии, мои подсчеты во всяком случае правильны в пределах возможностей этого метода.

Ник вспомнил про тех, кто оказался бы очень доволен, узнав, что Гончаров ошибался. Очевидно, эти люди пришли сейчас на ум и Гончарову.

- Но тут не может быть никаких сомнений, - уговаривал его Ник. - Если вы докажете, что мы достигли пределов надежности существующего метода и что теперь требуются иные, новые методы, то это само по себе уже очень важно. К чему бы ни привел этот ваш эксперимент, все равно выводы непременно представят интерес.

Гончаров кивнул, но как-то рассеянно, потому что ему вдруг пришло в голову нечто в данный момент более важное. Присутствие Ника все это время было для него заботой, обузой, постоянной помехой, но теперь избавление, о котором он мечтал, пришло и неожиданно, и совсем не так, как он это представлял себе. Его растерянный взгляд выражал одно: "Все получилось что-то уж очень скоро", но вслух он сказал только:

- Ну, а теперь?

И в голосе его слышалось беспомощное недоумение.

- А теперь? - повторил за ним Ник. - Я сделал все, что собирался здесь сделать... - Он не договорил, потому что тоже вдруг почувствовал волнение: сейчас он расстанется с Гончаровым, как раз тогда, когда, собственно, только начинается их дружба. И хотя потом они, конечно, будут обмениваться письмами, было бы ложью уверять себя, что прощаются они ненадолго и что вскоре предстоит новая встреча. Как знать, быть может, так оно и будет, но, конечно, не исключено и то, что встретиться им уже больше не доведется. Приходилось помнить, кто они и каково время, в которое они живут, Это время и решит, как и где пройдет оставшийся каждому из них отрезок жизни. Там, внизу, их ждала действительность, то, чему суждено было свершиться, а здесь, наверху, только самая лучшая, самая приятная возможность этого будущего, то, что могло бы и чему следовало бы произойти...

- Если через год у нас состоится съезд физиков, вы приедете? - спросил Гончаров.

- Если смогу, - ответил Ник. - И у нас в Вашингтоне созывается ежегодная наша зимняя конференция. Как вы, смогли бы попасть к нам?

- Тоже буду пытаться, - сказал Гончаров. - Но знаете, Ник...

- Знаю.

Ник взял руку друга и, поддавшись порыву, сжал ее обеими руками: жест, который он позволил себе впервые в жизни, потому что открытое выражение чувств всегда слишком волновало его - легче было спрятаться под маской отчуждения и сдержанности. Но он был уверен, что Гончаров его понял. Ник молчал не потому, что ему нечего было сказать, но потому, что в их отношениях было то большое и значительное, чего нельзя было умалять словами.

Валя была у себя в комнате, укладывала вещи в потрепанный чемодан, раскрытый на постели. У Ника мелькнула мысль, что, быть может, именно этот чемодан ее мать более пятнадцати лет назад во время эвакуации возила с собой в сибирскую деревню.

Валя быстро подняла глаза, увидела Ника, стоявшего на пороге, и продолжала укладываться.

- Через несколько часов пойдет вниз вездеход встречать машины с вещами и продуктами, - объяснила Валя. - Я хочу попросить у Мити разрешения воспользоваться попутной машиной - я хочу уехать, вернуться в Москву, к своей работе. Я знаю, он мне позволит.