Потом опять голос обратился к Джири:

- МЫ СНОВА ПРОСИМ ДЖЕНТЛЬМЕНА, НАХОДЯЩЕГОСЯ СЕЙЧАС НА ВОКЗАЛЬНОЙ КРЫШЕ МЕЖДУ ЦЕНТРАЛЬНЫМИ АРКАМИ, СПУСТИТЬСЯ ВНИЗ. В ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ МЫ ЗАСТАВИМ ЕГО ЭТО СДЕЛАТЬ В ПРИНУДИТЕЛЬНОМ ПОРЯДКЕ.

Громкоговорители щелкнули и умолкли, над вокзалом повисла тяжкая тишина. Ни локомотива, ни стука колес багажной тележки. Все слушали и следили за Джири. Он это понял, но как ему поступить - не знал. Не мог он спуститься на растерзание всех этих камер, всех этих глаз. Он должен спастись, убежать куда-то, где огромное небо над головой, где молчат барабаны.

Хорошо, когда тихо, но он-то знал, что в любую минуту громкоговорители снова обрушатся на него, а тишина, которую вот-вот нарушат, ужасна, как шум. Надо двигаться, пока снова не зазвучал этот механический голос; единственный путь - путь наверх. И он рванулся вперед, карабкаясь по крутому подъему, цепляясь за черепицу. Настил был достаточно твердым, он мог, отталкиваясь руками и ногами, продвигаться вперед; скат стал менее крутым, Джири смог выпрямиться. Он продолжал двигаться дальше, черепица кончилась, началось стекло, но он больше не раздумывал. Стекло под ногами треснуло, он вовремя переступил на другую панель, снова трещина, еще и еще, Джири был в самой верхней точке крыши, под его тяжестью стекло со звоном раскололось, звон отдался эхом во всех уголках вокзала. Ничто уже не удерживало Джири, и он стал падать, на лету повернулся на спину в последней попытке ухватиться за что-нибудь.

Джири казалось, Что он падает очень долго. Он ударился спиной о стальные рельсы, сломал позвоночник и раздробил череп. Тело его судорожно дернулось, словно он хотел подняться, но то был лишь последний толчок уже погибших нервов. Он лежал поперек рельсов, и рядом с ним, покружив в воздухе, легла его темная, мягкая шляпа - тульей к земле, словно просила милостыню неба.

Джири умер. Но, слава богу, барабаны унялись. А снег все падал и падал.