Маркус Пелт всегда был доволен собой. Ему нравилось, как он устроился в жизни. Он достиг серьезного успеха в своей области и легкого успеха у публики. Он наслаждался и тем и другим.

В свою, очередь Адриан Суортмор испытывал потребность в Пелте, и они оба бдительно охраняли свой союз. Суортмор часто предоставлял Пелту возможность заниматься саморекламой. А Пелт, надо отдать ему должное, был прекрасным актером и никогда не подводил Суортмора. Каждый из них знал, хотя они и не обсуждали этого, что, когда наступит звездный час Суортмора и он завладеет главной площадью телевизионного царства, он извлечет куда большую, чем раньше, выгоду из Маркуса Пелта. А Маркус Пелт соответственно сможет извлечь большую пользу из Суортмора. Они нуждались друг в друге, и эта потребность заглушала взаимную настороженность.

Пелт стоял посередине ковра в гостиной, поглядывая на часы.

- Первые ласточки скоро появятся, Адриан. Мы потерпим, дадим им всем вдоволь насладиться твоим присутствием, а потом улизнем куда-нибудь в тихое местечко и поужинаем. Ты не забыла заказать столик, дорогая?

Миссис Пелт - холеная женщина, в прошлом секретарша Пелта, - кивком головы подтвердила, что не забыла о поручении.

- Столик на троих. В ресторане "Пиноккио", - ответила она.

- Отлично! - воскликнул Адриан Суортмор. Он был холост, эффектная, но ненавязчивая красота миссис Пелт импонировала ему. - Я готов отдать себя на растерзание стервятникам до восьми вечера.

Супруги Пелт не оговорили конкретно час окончания своего приема, однако ничего страшного не случится, если они условятся о времени и заставят гостей придерживаться его. Надо и честь знать, провинциалы бывают так невыносимы.

- Кто придет? - спросил Суортмор. - Я знаю кого-нибудь?

- Они все знают _тебя_, Адриан. - Глаза Маркуса Пелта сверкнули. - Не думаю, что кто-нибудь из них тебе знаком.

- Почему же, дорогой, - поправила его секретарша-жена. - Мы же пригласили ту даму, от которой недавно ушел муж... Не помню ее фамилии.

Даже ей трудно удержать в памяти всех этих ничтожных людей, слышалось в ее тоне.

- Джири, - мгновенно подсказал Маркус Пелт. - Парень из института, бумажная крыса, вечно по уши в делах. Никакого интереса к жизни и, надо сказать, никакой личной жизни. А тут вдруг сорвался с места, бросил жену и детей. Испарился.

- И поэтому вы пригласили ее? Чтобы она немножко развеялась?

- Нет, - ответил Пелт. Он устраивал приемы не затем, чтобы поднять настроение гостей. - Мы пригласили ее потому, что встретились с ней на прошлой неделе в одном доме. Кто-то упомянул ваше имя, и она очень тепло отозвалась о вас. Она была вашей коллегой, когда вы делали первые шаги в журналистике.

- Как ее фамилия?

- Я же сказал: Джири.

- Да нет, девичья?

- Понятия не имею, - весело ответил Пелт. Он считал, что и так сделал достаточно много для этой женщины, пригласив к себе на прием и тем самым предоставив возможность возобновить столь дорогое ее сердцу знакомство с Адрианом Суортмором.

В дверь позвонили. Горничная провела в гостиную первых гостей супругов с сыном, которому было уже двадцать один, он заканчивал университет и собирался посвятить себя журналистике. Они прямо-таки напросились на этот вечер, сломив сопротивление Пелта. Хотя в приглашении, полученном путем вымогательства, даже речи не было о их сыне, они тем не менее притащили его с собой и теперь стояли на пороге со своим неуклюжим увальнем, в немом отчаянии отдавая его на суд Суортмора. Все трое бормотали какую-то невнятицу. Пелт представил их Суортмору с нескрываемой иронией, а тот сразу же распустил перед ними хвост: заговорил самоуверенно, велеречиво, так, словно только они и занимали его.

- Но вы ничуть не изменились, - настаивал Суортмор.

Элизабет Джири с любопытством взглянула на него:

- Раньше, если мне не изменяет память, вы не были таким льстецом, Адриан.

- Вы все та же девчушка, как в сорок восьмом году, - сказал Суортмор, залпом выпил джин с тоником и поставил пустой бокал на стол. (Нельзя напиваться, тут есть на что посмотреть.)

- Я прожила с тех пор ровно столько, сколько и вы, - продолжала она, были у меня и счастливые минуты, и горькие. Замужество - начало, середина, - она слегка пожала плечами, - и конец.

- Мне грустно это слышать, - сказал он мягко. Придвинулся к ней, словно желая защитить, и, понизив голос, добавил: - Вам, должно быть, пришлось многое пережить, но знаете, вы молодец, нипочем по вашему виду не скажешь, что у вас были горькие дни, от этого я еще больше восхищаюсь вами.

- А вы? - Она решила незаметно увести разговор от своих неурядиц, которые они слишком откровенно обсуждали. - Вы уже вкусили радости семейной жизни? Шлепанцы у камина?

- О _нет_, - ответил он так, словно даже мысли такой не допускал. - Я был слишком занят работой, чтобы вступать в брак. Не знаю, встретил ли я на своем пути Мисс Избранницу, мне некогда было мешкать, чтобы рассматривать ее вблизи и решать, она ли это. Всегда были неотложные дела.

Он вздохнул, и лицо его, и глаза, необычно узкие, как у монгола, и полные, подвижные губы приняли скорбное выражение.

Неожиданно Элизабет Джири почувствовала, как сильно действует на нее Суортмор, будоражит душу: его близость и то, как он стоит, наклонясь над нею, его горячее внимание к ней. А энергия, исходящая от него! Была ли она сексуальной по своей природе? И да и нет - эта энергия была всякой, в том числе и сексуальной. Ее одолела досада: она поняла, до чего же невежественна в этом плане. Артур был, конечно, человеком достаточно страстным, но как бы глушил в себе страсть, его энергия оставалась внутри. А до Артура ничегошеньки не было: правильное воспитание, приличная работа, которую она оставила ради спокойной семейной жизни. Спокойная, а потом вдруг раз - и выбросила ее из седла. Она ненавидела Артура. Никогда раньше она не испытывала к нему ничего подобного, а сейчас ненавидела его.

- Теперь, раз уж мы встретились, - говорил Адриан Суортмор, - мы не должны терять друг друга из виду.

Он повторял это каждому, кого встречал после некоторого перерыва. Но Элизабет Джири он предлагал восстановить прерванное знакомство вполне искренне. Прикосновение! _Прикоснется_ ли к ней снова какой-нибудь мужчина? Хочет ли она этого? Да... Нет... была спокойная жизнь, ни ветерка, может, хватит? Разве она уже не была счастлива?