– Мне в лес надо, Толик. У меня дело в лесу.

– Темнишь? - обиделся Толик.

– Радист я, понимаешь? - сказал неожиданно Серега. - Меня в лесу ждут.

– Врешь!

– Когда я врал? - сказал Серега.

Толик помолчал. Потом сказал решительно:

– Дед, надо его в лес вести.

– Дороги не знаю…

– Как же быть?

– Сидите тут… За Шурой схожу… Если она дома.

– Что за Шура, дедушка? - спросил Серега.

– У тебя свои тайны, у нас - свои… - усмехнулся Пантелей Романович и вышел.

Толик гладил Серого и рассказывал, как у кого сложилась судьба в эту трудную годину. Когда Серега услышал, что Злата работает судомойкой у фрау Копф, а фрау Копф не кто иная, как Гертруда Иоганновна Лужина, он даже рот раскрыл.

– Как же так? А я ее мужа видел. Старший лейтенант, Герой Советского Союза. Вот как тебя.

– А говорили, он убит.

– Кто? Лужин?

Вернулся дед с женщиной в пестром платке.

– Вот этот.

Женщина присмотрелась к Сереге.

– Где-то я тебя видала, кавалер. И он смотрел на нее.

– Вы на телеге сидели. Вас три полицая везли.

– Верно, - удивилась женщина.

– Хлеб да соль, - произнес Серега.

И женщина вспомнила его. Улыбнулась.

– Выручили вы тогда меня, сами того не зная. Висеть бы мне на суку.

– Да сами в беду попали, - сказал Серега.

– Вроде двое вас было.

– Валю застрелил полицай.

– Та-ак… В лес, значит. И издалека идете?

– Из Мокрого Урочища. Сгорела деревня дотла. Баню, вишь, решил истопить сосед, Зосима Иванович Кучерявый. Фамилие у него такое.

Женщина прислонилась к дверному косяку. Спросила неожиданно:

– Кресала, случаем, не имеете?

– Нет, - ответил Серега. - Трут одолжить можем, а кресала нет.

– На что мне трут без кресала, - женщина улыбнулась. - Здравствуй, товарищ. А мы вас уже заждались. Спасибо, Пантелей Романович, что позвали. Только мы здесь не были, разговоры не разговаривали. И ты помалкивай. Толик тебя зовут?

– Толик. Если Ржавого увидите - передавайте привет.

– Не знаю такого, - засмеялась женщина. - Пошли. Я тебя представляла старше, солиднее, что ли!

– Успею состариться, - грустно сказал Серега. - Это Валя наша останется вечно молодой.

Гертруду Иоганновну все чаще охватывало чувство тревоги. Оно было необъяснимо. Все шло нормально. Каменщики заделывали стену. Прораб, которого ей рекомендовал сам оберст-фюрер Витенберг, раздобыл пиломатериалы - доски, брусья. Прораб не нравился Гертруде Иоганновне, не нравились его пропотевшая шляпа, замызганный плащ и притом всегда тщательно начищенные коричневые штиблеты. Не нравился его то наглый, то вдруг ускользающий взгляд. Даже фамилия его не нравилась - Сисюнин. А самое главное, не нравилось, что его рекомендовал Витенберг.

Вместо арестованного администратора пришлось взять на работу Олену. Ту самую Олену, которая издевалась над ней в тюремной камере еще в начале войны. Они расстались тогда смертельными врагами. Потом эта самая Олена убирала в квартире у доктора Доппеля. А теперь вот стала администратором. И тоже по настоянию Витенберга. Гертруде Иоганновне казалось, что Витенберг специально окружает ее своими людьми, как бы берет в кольцо. И кольцо это постепенно сужается. Малейший неосторожный шаг, слово - и оно замкнется и стянется петлей. И уж не вырвешься из нее!

Нервы были так перенапряжены, что она стала опасаться всего: чьего-то громкого голоса, резкого движения, внезапного появления незнакомого человека. Ей казалось, что сам воздух вокруг нее густеет и пропитывается каким-то ядом. Страх - плохой союзник. Она боится за себя, боится за Петра. Ничего не знает о Фличе. Что с ним? Жив ли?

Витенберг ни разу не заговаривал с ней ни о фокуснике, ни о певце. Ждет, чтобы она заговорила первая. А она не заговорит. Она боится.

Долго в таком состоянии не протянуть.

Связи с лесом нет, посоветоваться не с кем. И за каждым ее шагом следят. Она не видит тайных шпиков Витенберга, но чувствует спиной их глаза. Иногда на улице ей хочется взять и обернуться внезапно и увидеть ЕГО, того, кто идет следом. Но она ни разу не обернулась. Она еще находит силы казаться наивной и беспечной, встречать улыбкой Витенберга, смеяться его грубоватым шуткам. Надолго ли ее хватит?

После побега арестанта Витенберг пришел к ней. Сказал без обиняков:

– Один ваш арестант сбежал.

Она растерялась. Она ничего не знала.

– То есть, как сбежал? А кирпичи? - Это все, что она могла сказать.

И Витенберг понял, что она действительно ничего не знала. Вероятно, это ее спасло. Потому что Витенберг смотрел на нее слишком долгим и пристальным взглядом.

– Вы прекратите работы? - спросила она.

– Из-за одного арестанта, который все равно попадется? - Витенберг засмеялся. - Нет, фрау Копф. Кирпичи у вас будут. И стену заделают.

– Слава богу! - Она действительно почувствовала облегчение. Она так вбила себе в голову, что от ремонта зависит судьба Флича и Федоровича!

Служба безопасности искала мальчишку с серой хромой собакой. Но они как сквозь землю провалились. Вернее, искали собаку. У мальчишки не было примет. А собак в городе осталось немного. Даже к Киндеру присматривались какие-то люди, когда Петр сопровождал ее. Слава богу, Киндер не хромал!

Как-то на улице Гертруда Иоганновна встретила надзирательницу из тюрьмы. Та гуляла под ручку с фельдфебелем. Он был в такой же коричневой форме. Видимо, тоже надзиратель. Гертруда Иоганновна остановилась. Ей пришла в голову мысль, что, может быть, надзирательница знает что-нибудь о Фличе.

– Здравствуйте.

Надзирательница со своим кавалером остановилась, бесцеремонно рассматривая Гертруду Иоганновну. Не сразу узнала. А когда узнала - заулыбалась.

– Здравствуйте, фрау Копф! - она обернулась к фельдфебелю. - Это из двести седьмой. Как вы похорошели! Просто чудо! Я была к вам не очень строга. Ведь верно? А котлеты были великолепные.

Гертруда Иоганновна улыбнулась.

– С удовольствием угощу вас такими же. Фельдфебель Шанце тоже будет рад. Зайдете? Ресторан в гостинице "Фатерланд". Спросите меня.

– Как, Густав, придем?

– Если фрау приглашает, - сказал фельдфебель сиплым голосом.