Непрестанно дребезжа чашками о блюдца, майор Певерилл подал мальчикам чай. Эндрю старательно улыбался ему в ответ.

- Он еще зубы скалит на меня, паршивец маленький, - злобно проворчал майор Певерилл.

Джерими толкнул Эндрю ногой под столом. Эндрю сидел потупив глаза. Он чувствовал, как лицо ему заливает краска, а к горлу - о ужас! - подступает смех. Майор Певерилл вовсе не думал ему улыбаться, он страдал нервным тиком, вот отчего у него выпученные глаза и эта застывшая гримаса на лице. Сбоку голова старика смахивала на птичью: то ли страуса, то ли эму или казуара. В одном журнале, который мать принесла из библиотеки, Эндрю видел объявление, там была нарисована насмешливая птичья голова, которая спрашивает: "Можете ли вы двумя-тремя штрихами изменить мне выражение лица?" Если да, вы получали право бесплатно обучаться у всемирно известных художников, чьи имена, впрочем, не назывались.

Такую птицу напоминал майор Певерилл: вместо бодрой улыбки - натянутая гримаса, и этот пух ерошится на шее, точно перья. Может ли Эндрю или кто-нибудь еще изменить ему выражение лица?..

- У нас гостит моя внучка, - сказала, обращаясь к Эндрю, миссис Певерилл, раздельно и внятно, как будто он глухой. - Она была не совсем здорова.

Он тупо кивнул. В тринадцать лет мысль о девочках, которые не совсем здоровы, приводит в смятение.

При последних словах миссис Певерилл девочка вошла из холла в зимний сад. Джерими вскочил на ноги. В школе он слыл образцом хороших манер, и Эндрю последовал его примеру.

Миссис Певерилл сказала:

- Это Джерими, Роина, ты должна его помнить.

Джерими поклонился ей с фатоватой непринужденностью.

- А это его школьный товарищ.

Девочка без улыбки посмотрела на Эндрю. Она была рослая, с круглым лицом и темными волосами, заплетенными в косы. Она не внушала ему робости, хотя и была на два-три года старше. В глазах у нее стояла грусть, сродни тому затравленному выражению, какое он подмечал у мальчиков в Чолгроув-парке. Так выглядели школьники, когда инструктор, который вел занятия по морскому делу, с вывертом щипал их за короткие волоски у ушей. Даже если кончится тем, что эта девочка будет им гнушаться - а к такому Эндрю было не привыкать, - он все равно безоговорочно стал на ее сторону.

Роина одернула на коленях твидовую юбку и сдвинула большие ноги в коричневых школьных полуботинках.

- Сестре Партридж отнесли наверх чаю? - спросила миссис Певерилл.

- Надо думать.

- Это что означает?

- Да, да, да. Отнесли.

Лицо у старухи наглухо замкнулось, точно его прихлопнули крышкой. Воцарилось молчание, долгое, гулкое, недоброе.

- Джерими приехал удить рыбу у нас на озере, - сказал майор Певерилл.

- Надеюсь, они никого не поймали, - быстро сказала Роина.

Эндрю встрепенулся.

- Нет, поймали. Четырех окуней.

Она бросила на него сердитый, горячий взгляд, и это было самое приятное из всего, что случилось за сегодняшний день.

- По-моему, это настоящая жестокость. Не рассказывай мне про это.

Майор Певерилл перестал жевать коржик с изюмом.

- Но ведь это всего-навсего сорная рыба. Сорная рыба не в счет. Сын садовника тоже ловил окуней.

- Я его заставляла их выпускать, - сказала Роина. - Вы тоже дайте обещание, что выпустите. Пожалуйста.

- Мы и так их обычно почти всех выпускаем. - Он чувствовал, что обязан вступиться за рыбную ловлю. Джерими - ненадежный союзник: что бы кто ни сказал, он из вежливости будет соглашаться и без должной серьезности отзываться о вещах, занимающих наиважнейшее место в жизни. Их могут отговорить от дальнейших поездок на озеро, под тем предлогом, что это опасно или неудобно, и каникулы пойдут насмарку, а большая щука так и будет плавать на свободе до скончания дней.

Однако девочка вскоре переменила разговор. Она стала рассказывать об Индии, где жила до позапрошлого года, а ее родители живут по сей день. За разговором Эндрю убедился, что ему тоже легко будет соглашаться с нею, отчасти потому, что она ему нравилась, отчасти потому, что он видел, как ей здесь тягостно и плохо. Ее бабка не сводила с них глаз, поедая коржик и поминутно роняя крошки изо рта. Джерими и майор Певерилл были заняты беседой о крикете.

Наконец девочка наклонилась к Эндрю и прошептала:

- Слушай, мне нужно уходить. Ты тут ни при чем. Мы с тобой еще встретимся, надеюсь.

Она встала.

- Ты что, Роина? - спросила бабка. - Что-нибудь случилось?

- Нет, ничего. Я просто ухожу, вот и все. - Она отодвинула стул, он упал.

- Нельзя быть такой неуклюжей, Роина.

Майор Певерилл тоже поднялся.

- Я позвоню, чтобы пришла сестра Партридж.

Роина смерила его взглядом и надменно отвернулась. Она прошла между пальмами, потом шаги ее, убыстряясь, зацокали по мозаичным плитам в холле, и она убежала.

Вновь воцарилась оглушающая тишина. Наконец Джерими встал.

- Простите, мы должны ехать. Нам еще минут сорок пять добираться до дому.

Он подошел к старухе и поцеловал ее в морщинистую щеку. Эндрю поблагодарил ее за чай. Она кивнула ему и ничего не ответила.

- Дай им по шоколадной конфете, - сказала она сыну. - Только не здесь. Я не люблю слушать, как жуют.

Мальчики вышли в холл. Десятки блестящих глаз следили за ними, пока они ждали майора Певерилла: по стенам стояли витрины с чучелами морских птиц; птицы парили в воздухе, поддерживаемые проволочками, или сидели на скалах из папье-маше, которые чучельник не позаботился украсить белыми следами помета.

В большой нарядной коробке оказалось всего лишь несколько конфет. Пока Эндрю рылся в хрустящих гофрированных пустых бумажках, старик сказал ему:

- Надеюсь, ты должным образом выразил миссис Певерилл благодарность. Это честь для такого мальчика, как ты, большая честь.

- Да, я сказал ей спасибо.

- Не рассчитывай приезжать сюда часто. Об этом не может быть и речи. С Джерими обстоит иначе. Он это понимает.

Эндрю кивнул. Когда имеешь дело со взрослыми, только и жди, что они выкинут какую-нибудь дикость. Правда, майор Певерилл не совсем походил на взрослого, скорее - на переростка, который до старости засиделся в школьниках.

Он положил Эндрю руку на плечо и, крепко разминая его, сказал с насмешкой в голосе: