Альфред сидел в небольшой, но тоже полной пространства комнате с настежь распахнутым окном, открытым не только для воздуха, но и для яркого и разноцветного сада. Казалось, сад является частью комнаты, он присоединился к ней вместе с запахами, со звуками, но не тревожными, шуршащими, а успокоительно-смягчающими. Меня проводила аккуратная женщина средних лет, видимо, домработница, и Альфред, как всегда, резко крикнул из-за двери: «Войдите». Впрочем, увидев меня, он переменился, лицо его сразу расслабилось, стало благодушным и еще удивленным, он даже не пытался скрыть удивления. Он так и сказал, нащупывая костыль и пытаясь приподняться:

— Жаклин? Рад вас видеть. И удивлен, крайне, если признаться, удивлен. Проходите, пожалуйста. — И встретив меня на полдороги, как мог галантно поцеловал мне руку, хотя для этого ему пришлось извернуться всем своим неловким телом.

— Вы извините, что я без приглашения, даже без предупреждения. Я, наверное, отвлекаю вас, — сказала я и оглядела комнату, как будто пыталась найти то, от чего отвлекаю. — Вы, наверное, работали.

— Нет, пустяки, я читал. Хотя, — он подошел к низкому инкрустированному, очень легкому по форме шкафчику, — собственно, все, что я делаю, так или иначе связано с работой. Вся моя жизнь — работа. — Он усмехнулся и достал пару бутылок.

Все происходило крайне медленно. Каждое движение Альфреда было своего рода многоэтапным процессом — пододвинуть плечо, опереться на костыль, согнуться, выставив ногу вперед, и так далее, все требовало времени. Я села на кожаный диван, он был единственным предметом в этой комнате, имеющим вес.

— И это не потому, что моя работа требует всей жизни, да и не так, чтобы жизнь требовала постоянной работы, просто все удивительно само сходится в результат. Казалось бы, живу, смотрю, разговариваю, а получается все в карман, все в загашник, и где-то когда-то всплывает.

Он говорил, стоя ко мне спиной, и его припавшая к костылю фигура выглядела совсем мальчишеской.

— Так-то. — И тут он обернулся ко мне.

«У него и глаза ребячливые, — подумала я. — Не просто молодые, а ребячливые, играющиеся глаза. Как я этого раньше не замечала?»

— Вы что будете? — Он указал на бутылки.

Я зачем-то взглянула на часы, я и так знала, сколько времени. Было около пяти.

— Что-нибудь легкое, — ответила я.

— У меня есть сухое белое вино, — предложил он. Я кивнула.

— Знаете, однажды, кстати, у вас в Америке я давал интервью одному популярному журналисту. — Он назвал известное имя. — У меня, вы же знаете, репутация взбалмошного, высокомерного старика, к тому же язвительного.

Я подняла брови, удивляясь: «Да неужто?».

— Видимо, поэтому он взял со мной наступательный тон, мол, я сейчас все твои изнанки выверну наружу и всем покажу. А я как раз приехал со спектаклем о средних веках, в котором вольно обошелся с классической пьесой. Не так, как сейчас модно переносить в современность, а по-другому, впрочем, это неважно. Короче… — Альфред уже брел ко мне со стаканом. Ему было крайне неудобно — и костыль, и стакан, и нога еще, и мне следовало бы встать и подойти к нему, но я сидела.

— …он меня спрашивает с вызовом: «Вот, вы поставили исторический спектакль, существенно переиначив пьесу. Вас не смущает, что вы исказили время, изобразив его не в соответствии с существующим представлением? Вы, — спрашивает, — исследование какое-нибудь проводили?» — «Конечно, — говорю, — проводил. Долгое, многолетнее исследование. Например, лежу на пляже и вижу на вебе облако нелепой формы и думаю, что, возможно, похожее облако видел мой герой и оно изменило его настроение. И пытаюсь представить, как именно изменило? А потом, думаю, надо бы запомнить про облако и про настроение и внести в пьесу. Четыре года вот таким исследованием занимался».

Альфред передал мне бокал, я пригубила, вино было кислое, но я давно уже привыкла к сухим винам, мне даже нравилось.

— Ну и что журналист? — Я представила этого напыщенного журналиста, как он получает насмешливый ответ перед всей аудиторией.

— Я потом видел передачу в записи по телевизору. — Альфред сел в плетеное кресло напротив. — Он попытался сделать вид, что ничего не произошло, но вся его каверзность сошла, знаете, мгновенно. Вот такая примечательная метаморфоза приключилась».

«Подожди, — перебил меня Стив в другом письме. — Зачем ты рассказываешь ненужные подробности про дом, про мебель, к чему эти байки? Ты же знаешь, единственное, что я хочу знать, спала ты с ним или нет? Я в любом случае уверен. Но я хочу услышать от тебя, я хочу подробностей».

«Все было не так, как ты думаешь. Все получилось само, случайно, но одновременно тривиально, буднично, как будто и не могло быть по-другому. Да и к сексу это не имело отношения. Это было что-то другое, но не секс».

«Нет, Джеки, именно секс, просто иной секс, которого у тебя еще не было. Поэтому ты и пришла к нему. Ты с самого начала знала, что так все получится. Так и получилось. Впрочем, это не важно, лучше расскажи подробно».

«Хорошо, я все расскажу тебе. — Я даже пожала плечами, когда написала слово „хорошо“. — Если ты хочешь — пожалуйста. Я знаю, что тебе будет интересно, ведь он стар и хром. К тому же его считают гением, и это тебе тоже интересно. Ведь так? „ «Мне все интересно, — отвечал он, — абсолютно все, но, прежде всего, потому, что это интересно тебе. Мы с тобой теперь в каком-то роде одно целое. Разве ты сама не путаешься, где я, а где ты?“

«Наверное, — отвечала я. — Так что ты хочешь знать? Как все произошло в первый раз? В первый раз ничего не произошло, он не смог. Может быть, я что-то не так делала, я ведь не знала, как, а может быть, он нервничал.

Прошло минут тридцать с момента моего прихода, когда я сказала, что если его предложение остается в силе, то я, пожалуй, согласна работать у него. Но не в театре, а только над фильмом. Он сидел в кресле напротив меня, совсем близко, его веселые глаза игрались со мной. А потом он произнес:

— И вы будете спать со мной?

И хотя сердце у меня прыгнуло от неожиданности, я не удивилась.

— Это потому, что вы станете моим начальником? — спросила я.

— Нет. Потому, что вы мне нравитесь. Давно, очень давно. Я не сомневалась, что он говорит правду, я сама знала, что Нравлюсь ему.

— Буду, — ответила я и повторила:

— Да, буду.

Мне показалось, что Альфред не ожидал. Что он испугался Из его взгляда вдруг исчезла прежняя ребячливость, лишь на мгновение, но исчезла. И мне понравилось, что ему стало неловко, что и его тоже, оказывается, можно смутить. Альфред усмехнулся.

— После этих слов я должен броситься на вас в страсти. Но броситься я все равно не смогу. — Он указал кивком на свою ногу. — Так что давайте сначала поговорим, чтобы впоследствии вы не были разочарованы. — Он снова усмехнулся. — Потому что есть специфика, как вы понимаете. Еще вина?

Я посмотрела на бокал. Оказывается, я все выпила, сама не заметила как. Но мне не хотелось, чтобы Альфред вставал и снова ковылял к шкафчику.

— Я сама налью, если не возражаете. Он кивнул.

«Похоже, что я нервничаю, — подумала я, наполняя бокал вином. — Непонятно почему, но волнуюсь». Альфред молчал, ждал когда, я вернусь.

— Так вот, — сказал он, когда я снова оказалась напротив него, — я не обычный для вас случай. — Он осекся. — Я — случай! Смешно, правда? — Я молчала. — Я, Джеки, старый. Вам сколько? Лет тридцать? Я вполне гожусь вам в отцы. К тому же вы бы были моим поздним ребенком. Так что я не могу соперничать с молодыми людьми вашего возраста. Согласитесь, что мы оба ощутим элемент противоестественности, если вот эти руки начнут вас ласкать. — Он протянул руку, мне показалось, он сам хотел разглядеть собственную ладонь. — Я для своего-то возраста не ахти, — Альфред усмехнулся. — Думаю, вам вряд ли будет приятно, если я буду стараться вызвать в вас ответную страсть.

«Он прав, — подумала я, глядя на его ладонь. — Скорее всего мне будет неприятно. Хорошо, что он это знает, и хорошо, что он сказал».