Поднявшись на ноги, Тейт схватил незадачливого матроса – тот был родом из Кента и звали его Хейуард – за волосы, как делал это со мной, и приставил широкий нож к худой, с выступающим кадыком шее матроса.

Сильвер со своего места у камня глядел на Тейта и перепуганного матроса. Никто вокруг не двигался. Сильвер возился с трубкой. Тейт резко оттянул голову Хейуарда назад, и глаза матроса выпучились от страха. «Так убей же его, убей!» – думал я, имея в виду Тейта и зная, с какой точностью Сильвер наносит удар. Но Сильвер снова спокойно затянулся трубкой; все вокруг замерло в неподвижности.

Я пожирал глазами Тейта. Когда, во время моего побега, мы с ним боролись, я не сумел как следует рассмотреть, как он теперь выглядит. Теперь я мог его разглядеть. У нас в округе есть человек, чье общество весьма ценится женщинами. Женщины любого возраста радостно его приветствуют, балуют его напитками и печеньем. Мне же он никогда не нравился, в значительной степени потому, что в его лице были заметны грубость и коварство. В это утро он пришел мне на память как один из тех мужчин, что необъяснимо нравятся женщинам.

Тейт имел такую же внешность, когда я впервые встретился с ним десять лет тому назад. У него было лицо мужлана; я говорил доктору Баллантайну, что он – человек неприветливый, грубый, с жестким взглядом, с вьющимися волосами, и очень неразговорчивый. То, каким я увидел его теперь, меня поразило. Он был очень худ – на нем не было лишней плоти; его руки и ноги походили на обтянутые кожей кости; тяготы его жизни сделали его невероятно сильным – мускулы на руках и ногах были, как у Геркулеса.

Я сомневался, что эта мрачная внешность может и теперь одерживать победы. Волосы его были убраны назад и чем-то смазаны, вероятно, соком, выжатым из листьев каких-то растений. Борода росла беспрепятственно, правда, было видно, что ее концы порой обрубались; одежда его состояла из простой рубахи и штанов, снятых, как я предположил, с убитых им людей. В целом, должен сказать, он выглядел именно таким, каким теперь стал, – кровожадным полудикарем.

Сильвер снова затянулся трубкой и заговорил. Тон у него был такой, будто он продолжает недавно прерванную беседу за столом в таверне.

– Смотри, Джо Тейт, – никто ведь тебе не угрожает. Ты сам решил угрожать – да еще ножом – человеку, который тебе никакого вреда не сделал. А тебе никто не угрожает. Учти это. Никто и не станет угрожать. Тебе не кажется, что надо бы спросить себя – с чего бы это? Я сам спрошу и сам отвечу. За тебя. Да просто никто не хочет тебе угрожать, вот с чего.

Сильвер снова пыхнул трубкой, и мне показалось невероятно странным вдыхать этот душистый дымок в таких условиях, особенно, зная о том, что таится внутри холма.

Новая мысль вызвала у меня тревогу. Все мы сосредоточились на Тейте. Но я хорошо помнил, что, когда выпрыгнул из пещеры, мне пришлось прорываться между Тейтом и его сообщником. Где теперь находится этот «джентльмен»? И чем он занят?

Развивать эту мысль мне не было позволено, так как то, что произошло дальше, поразило даже Джона Сильвера – человека, который часто напоминал мне, что «заправлял буйной командой» на судне жесточайшего пирата, капитана Флинта, и «Флинт собственной персоной» его побаивался. Издав какой-то рыкающий звук, Тейт подтащил перепуганного Хейуарда ярда на два вперед, так что лицо матроса оказалось всего в ярде от плеча Сильвера. Затем, широко и мощно размахнувшись, он, на глазах у наблюдавшего за ним Сильвера, перерезал матросу горло.

Вырвавшаяся струей кровь попала Сильверу на руку; я видел, что брызги запятнали белую трубку и серебряный костыль. Хейуард попытался было крикнуть, но не смог. Вместо крика из разверстой раны, пузырясь, темным, страшным потоком хлынула кровь.

Хейуард начал падать, Тейт прямо-таки поднял матроса за волосы, подтащил к краю плато и, приподняв, сбросил его в пропасть. Затем повернулся к Сильверу, яростно глядя ему в лицо.

Я хорошо знаю Сильвера, знаю, как он реагирует на происходящее. Он был потрясен, но у него хватило силы духа этого не показать. Именно поэтому он ничего не предпринял. Он вынул трубку изо рта, осмотрел брызги крови на ее чашечке, отер ее о рукав и снова сунул в рот.

Ни один из нас не попытался напасть на Тейта. Такова была идущая от этого человека сила, что, я думаю, все мы бросились бы бежать: он способен был в одиночку сражаться с целым полком и победить. Я не мог глаз от него отвести, но очень скоро был потрясен тем, что он смотрит прямо на меня, словно примеривается теперь к моему горлу. Он должен был мне отомстить – я понимал это; но теперь я знал, что этот человек способен сделать все, что ему угодно и с кем угодно.

Сильвер чуть подвинулся у камня, на который опирался, и указал трубкой на второго часового. Потом заговорил:

– Видишь того матроса? Холл его зовут. Родился в Лондоне. Скоро лицензию помощника получит. Точно говорю. Можешь и его пришить, Джо Тейт, если тебе такая фантазия в голову придет. Да только тебе все едино придется посчитаться со мной. А ты еще с давних дней знаешь – если нагадишь Джону Сильверу, счеты сводить только один человек станет. Так что – что это будет, приятель?

То, как повел себя после этого Сильвер, меня потрясло. Он повернулся спиной к Тейту: какой же широкой мишенью должны были показаться тому его плечи! Он прошел к краю плато и крикнул мне:

– Видишь, Джим? Я говорил тебе – Джо Тейт труслив, как девчонка. Никогда решимости не хватает, верно? Вот даже Дик Джонсон, дурень несчастный, даже Дик решительней был.

Тейт застыл в напряжении, словно зверь, не решающийся напасть. Сильвер разговаривал с ним через плечо, не удостаивая его взглядом.

– Вот он – ты, Джо Тейт, и глянь на себя! Ты даже и думать забыл, как ты дальше-то будешь? Я прихожу сюда, и ты уже знаешь, зачем Джим пришел. А я сразу два дела сделать собираюсь. Да только мы зря время теряем. Ладно, Джим, давай наши другие планы выполнять. Джо Тейт, ты – покойник, уж поверь мне на слово! Любой, кто не может с помощью переговоров выбраться из беды, он жить не достоин.

Сильвер спустился с плато. Мы были в замешательстве. Я двинулся к Сильверу, чье лицо выражало предельную сосредоточенность. Наш маленький отряд был необычайно встревожен. Матросы взглядами спрашивали меня, почему же мы не застрелим Тейта. Тут Холл, который то и дело с мольбой посматривал на спину удаляющегося Сильвера, чуть двинулся с места, и то, чего Холл более всего страшился, произошло: Тейт схватил и его. Сильвер услышал звуки борьбы и полуобернулся.

– Давай! Убей и этого тоже! Перережь ему горло, как тому, другому! Да только это не завоюет тебе уважения Джона Сильвера, а ведь Джона Сильвера уважал сам Флинт, с-собственной перс-соной!

Последние слова он прямо-таки прошипел, и – к моему великому удивлению (это поражает меня до сих пор!) – Джозеф Тейт на шаг отступил от Холла. Он даже опустил руку с ножом, которым собирался перерезать матросу горло. Тогда Сильвер повернулся к нему всем телом и пошел с козырного туза.

– Если ты этого хочешь, Джо Тейт, – вот тебе моя рука. Можешь ее пожать. Это та самая рука, которая держала черную метку, и ты это хорошо знаешь. Да только те дни давно прошли. Больше нету на свете джентльменов удачи – есть только настоящие джентльмены по рождению и те, кто способны быть такими. Вроде меня. Я, Джон Сильвер, теперь человек обеспеченный, живу в достатке и покое. И вроде вот этого Джима, с его прекрасной гостиницей и трактиром с очагом, элем и хорошей торговлей. Кем ты хочешь быть, Джо Тейт, – джентльменом удачи на последнем издыхании или таким человеком, кто может стать джентльменом на покое?

И он снова отвернулся, хотя за спиной все еще держал протянутую руку.

Тейт отступил еще на пару шагов, пока не почувствовал за спиной твердые доски старой хижины. Он посмотрел на каждого из наших людей – на меня и Сильвера в последнюю очередь. Потом переложил нож в другую руку и пошел вперед, шлепая по камню босыми ногами.