– Итак, вы наняли одного разбойника, чтобы покончить с другим? Будьте осторожны, мистер Хокинс. Часто бывает, что человек, который кричит: «Держи вора!», – сам и есть вор. Вам известна эта пословица?

– Да, конечно, – ответил я, не желая участвовать в исследовании этических вопросов под руководством капитана Рида.

– Очень хорошо, – проговорил капитан Рид. – Могу сказать, что это плавание оказалось вовсе не таким, как я ожидал. Но я – с вами, и мы добьемся успеха.

– Ну, как все они тут жили – сами они, я хочу спросить? – осмелился я задать вопрос.

Он посмотрел на меня все понимающим взглядом.

– Дама была расстроена. Мальчик постепенно взрослеет, и сделан он из хорошего материала. А сам я пристрастился задавать мистеру Хэтту множество вопросов о законах и праве.

Без слов, лишь махнув всем рукой на прощание, я вышел на палубу и направился к веревочной лестнице. По желтому вечернему небу тянулись черные полосы; на шлюпке меня заметили, подошли и помогли мне в нее спуститься. И тут со мной произошла неприятность: спускаясь по лестнице, я слишком резко наклонил голову – посмотреть, куда ступаю, шляпа моя соскользнула, и ветер унес завесу, закрывавшую мое лицо. Матросы в шлюпке поморщились, увидев мою подживающую кожу.

Меня же тревожило другое, и эта тревога потоком заливала мою душу. Когда я вернусь, горбун может меня увидеть и узнать. И по мере того как мы приближались к бригу, эта тревога возрастала, вызывая чуть ли не панику. Уголком глаза я мог видеть зловещую фигуру Распена на полуюте и понимал, что он наблюдает за нами.

Мы поднялись на борт. Взбираясь по лестнице, я наклонил голову, низко надвинув на лоб шляпу, и, даже когда ко мне подошел тощий секретарь, тоже следивший за нашим прибытием, не поднял лица.

– Сэр Томас желает немедленно побеседовать с вами, – сказал секретарь.

У себя за спиной я услышал тяжелые шаги и еще более тяжелое дыхание Распена, который шел в нашу сторону затем – как я предположил, – чтобы получше меня рассмотреть. Но секретарь поспешно увел меня с палубы вниз.

Молтби сидел, развалясь, на диване и ждал. Мысли мои по-прежнему были заняты проблемой, как мне получше скрыть лицо от горбуна. Проблему решил сам Молтби, сказав:

– Черт побери, дружище, теперь я понимаю, почему вы прикрываете лицо! Где же ваша… – и он показал жестом, что имеет в виду.

– Мне очень жаль, сэр, но я ее потерял.

Он сорвал с подлокотника лежавший там шелковый платок.

– Возьмите это, Миллз. Ваше лицо плохо на меня действует.

Я понял, что ему неприятно на меня смотреть. Доктор Баллантайн правильно судил о Молтби: этот человек отгонял от себя все, что так или иначе говорило о нездоровье.

Я доложил ему об «Испаньоле», представив состояние дел на судне как можно более неопределенно, чтобы у Молтби не появилось желания посетить корабль. Доктор Баллантайн полагает, сказал я, что сумеет очистить атмосферу «Испаньолы» настолько, чтобы ее можно было безопасно отвести обратно в Англию, но это займет несколько дней: он должен быть уверен, что судно свободно от чумной заразы. Когда я перечислил тех, кто был на судне (естественно, не упомянув Грейс, Луи и дядюшку Амброуза), он прищурил глаза:

– И никто из них не подхватил чуму? – он произнес эти слова тоном палача, опасающегося, что его обманывают.

– Нет, сэр.

После этого Молтби задал мне странный вопрос:

– А высказывал ли доктор мнение о том, насколько здоровое место сам остров?

Я не понял причины, заставившей его спросить об этом, но потом догадался, почему: ему надо было знать, сколько матросов он может рискнуть отпустить на берег, когда завтра утром мы отправимся на холм Подзорная труба, и особенно – сколько «джентльменов». Мне пришло на ум, что он замышляет какую-то подлость – зло, о котором предупреждал Джон Сильвер: а именно, послать нас на остров, а потом захватить все, что мы с собой принесем.

Я ответил, солгав, но моя ложь была прикрыта маской правды:

– Доктор Баллантайн не знает острова, сэр. Но когда я плыл сюда, Хокинс, владелец гостиницы – он ведь побывал здесь еще раньше, – всем на борту рассказывал о каком-то летучем насекомом, вроде мухи или комара, чей укус ужасно болезненный. Лихорадка, которую он вызывает, может поразить человека сразу, а может и через несколько месяцев. Хокинс мне говорил, что один из их команды, когда вернулся из плавания, паралич получил от этого укуса.

Я замолчал, пытаясь понять, попала ли в цель моя ложь. Молтби не сводил с меня глаз.

– А наш корабль? Он ведь стоит близко от острова. Разве это не опасно?

– Это насекомое не летает через водное пространство, сэр. Такое довольно часто встречается.

Он принял и это.

– Теперь слушайте мои распоряжения, Миллз. Сегодня же вечером поговорите с капитаном Сильвером. В том, что касается предпринимаемой экспедиции, главным будет он. Полагаю, вам следует быть готовыми за час до рассвета. Доказательство существования сокровища контрабандистов принесете и положите мне на стол.

И он снова развалился на диване; его выпуклые глаза, казалось, выпучились еще больше, небольшие острые зубы оскалились, словно у собаки. Его общество и его вид были для меня совершенно непереносимы.

Когда я вышел на палубу, спускалась ночь – очень быстро, как это бывает в тропиках: только что с запада тянулись длинные солнечные лучи, миг – и уже глубокая тьма. По спине и плечам у меня побежали мурашки, как от холода: мне будет недоставать доктора Баллантайна. Я осторожно прошел на корму и остановился, глядя на воду; совсем недалеко слышалось поскрипывание стоящей на якоре «Испаньолы», но видеть ее я не мог.

Не находя покоя, я прошел на нос. Вокруг не было ни души; бриг затих точно так, как – по слухам – затихает воинский лагерь перед битвой. Наклонившись над поручнями, я поморгал глазами, подождал и поморгал снова: что там такое? В южном направлении сквозь тьму сиял свет. Неужели еще один корабль оказался в этих водах?

Я почувствовал, как кто-то тихо встал у поручней рядом со мной. Сильвер прижал палец к губам и указал на луч света. Мы оба смотрели на него: свет был ровный и постоянный, хоть и не слишком яркий; если смотреть с моря – будто светится окно дома на берегу.

– Но ведь это там, где риф! – прошептал я.

– Точно, Джим. Ему только того и надо.

– Кому?

– Джо Тейту. Я считаю, он себе на прожитье зарабатывает кораблекрушениями. Так многие делают. Своими глазами такое видал. Плохие люди – кораблекрушители. Свет зажигают, а корабль на него и идет. Ненавижу кораблекрушителей еще даже больше судей.

Наконец-то я понял, откуда такое количество мертвых тел, которые я видел в той пропасти. В этот момент я нуждался в присутствии Джона Сильвера в моей жизни больше, чем когда-либо нуждался в ком-либо ином из живых существ. И я снова подумал, и на сей раз с большей уверенностью, что в те десять лет, что прошли с нашего возвращения с Острова Сокровищ, мне очень недоставало и его самого, и его холодной реалистичности.

Позже в тот вечер Сильвер пришел ко мне в каюту, как было условлено. Говорили мы мало и, по большей части, о вещах формальных: договаривались о времени и месте сбора на палубе, о численности его отряда.

Нашей задачей (Сильвер сказал мне, что позволил Молтби ее уточнить) было подойти поближе к холму Подзорная труба, скрываясь в тенях раннего утра. Кроны деревьев на острове так густы, что лучи солнца не смогут высветить наш путь – это тоже было придумано Сильвером: одной из наших уловок было создать впечатление, что только Сильвер знает остров.

Мы шли к берегу на веслах, когда заря зажгла на востоке желто-розовые и лимонные полосы, протянув их по всему горизонту, словно костлявые пальцы скелета. Я взглянул в противоположный конец шлюпки, минуя гребцов, с напряжением работавших веслами. Сильвер сидел на корме; он словно заново родился, был возбужден, полон сил и сознания собственной значительности. Хотя к его «добровольцам» добавилось несколько матросов с брига, ни один из «джентльменов» Молтби к нам не присоединился, из чего я мог заключить, что мой рассказ про насекомое действительно попал в цель.