- Да, пожалуй... - медленно ответил Игорь.
Он уже успел все продумать и вполне понимал ход мыслей Гитиса. С Зараевым и с его драгоценным манускриптом связано что-то темное, очень темное. Гитису ни в коем случае нельзя впутываться в переправку этого манускрипта за границу и в передачу ждущему в Париже покупателю. Можно влипнуть в такую уголовщину, что век потом не расхлебаешь - а то и голову сложишь. Но отвечать крутому мафиози прямым отказом было просто глупо, даже безрассудно - Гитис в таком случае мог бы вообще не покинуть Москву... С другой стороны, вполне очевидно, что этот Зараев довольно тесно связан с человеком, похитившим орхидеи Курослепова и открывшим на него охоту - в отличие от Гитиса, Игорь знал, что этим человеком был Беркутов. То, что у Зараева оказалась редчайшая книга, посвященная орхидеям, вполне доказывает, что в мире любителей орхидей он человек не случайный. А значит, не случайно именно он дал свою "крышу" человеку, совершившему налет на оранжереи Курослепова. Вполне возможно, Зараев и был заказчиком - или агентом заказчиков, сидящих за границей. Агентом какого-то крупного коллекционера, обитающего во Франкфурте? Во всяком случае, Курослепову можно предъявить самые веские и убедительные данные, что его главный враг, организовавший всю охоту (больше похожую на садистскую травлю) - Зараев. Зараев не хочет продавать манускрипт в Москве, хотя, надо думать, Курослепов отвалил бы ему не меньше западного миллионера... Не значит ли это, что, например, Курослепов уже оплатил часть стоимости манускрипта прежнему, законному владельцу - а потом этого владельца убили, и манускрипт похитили, и если станет известно, у кого он сейчас находится, Курослепов кинется карать и казнить?..
Так ли, не так ли, но фактов, чтобы столкнуть лбами Курослепова и Зараева, больше, чем достаточно. Вспыхнет кровавая война - и Зараеву будет уже не до Янчаускаса. А если Курослепов сумеет перехватить манускрипт - у Зараева не окажется суммы, которую он намеревается отмывать через фирму Гитиса. То есть, тело Гитиса не извлекут из Сены, когда деньги Зараева будут окончательно отмыты.
Игорь думал и о своем: если начнется непосредственная битва между Курослеповым и Зараевым, то, возможно, ему удастся вытащить из-под схватки Беркутова и помочь ему уйти. Во всяком случае, пропадет всякий смысл сдавать его Курослепову - с этим даже Повар согласится. Конечно, Беркутов теперь не прежний, это человек во власти безумия, сеющий смерть направо и налево и сам ищущий смерти. Все попытки поймать его за шкирку и вытащить из драки - как терьера вытаскивают из водоворота собачьей грызни - могут оказаться безрезультатными. Да и как Беркутов сможет жить, после всего? Но Игорь считал себя обязанным попытаться - даже если какая-нибудь другая собака и успеет прокусить ему руку, пока он будет вытаскивать Беркутова. Во всяком случае, совесть Игоря будет чиста.
Две вещи смущали Игоря в отношении Зараева. Во-первых, полное отсутствие охраны. Как бы Зараев ни объяснял причины, по которым отослал свою охрану на время деловых переговоров, все равно это выглядело странно. Он словно предлагал попробовать расправиться с ним... А если не так, то все равно, в этом отсутствии охраны был свой тайный смысл, отлично понятный, по всей видимости, и Зараеву, и Янчаускасу. Но тогда, получается, Янчаускас даже намеком не дал понять другу, что у этих переговоров есть некий второй план - получается, скрыл от Игоря нечто важное... А это означало, что, набрав телефон Курослепова, чтобы столкнуть его лбом с Зараевым, Игорь может вляпаться в такие темные дела, где и голову сложить раз плюнуть.
И, во-вторых, то, как Зараев держал редчайший фолиант и как рассказывал о нем. За поведением Зараева на миг приоткрылся книголюб, при этом энциклопедически образованный и... да, как ни странно, тихий и стеснительный по натуре. Можно подделать знания, заучив по бумажке то, что следует сказать о манускрипте незнакомым людям. Но нельзя подделать неожиданные и выразительные детали, короткие, в два слова, экскурсы в различные области науки и культуры, показывающие, что знания говорящего не обрывочны, а существуют внутри обширной цельной системы. Безумно трудно подделать ту манеру поведения, которая негласно свидетельствует, что человек, если бы захотел, мог рассказать намного больше... И уж совсем кажется невозможным для крутого главы мафиозного клана подделать ту любовь к книге как к живому существу которая свойственна лишь тихим вдумчивым отшельникам, работающим "на вечность" в уединении кабинетов и библиотек. Да, Игорю приходилось встречать очень культурных и образованных мафиози но у них, если пытаться сказать образно, отношение к собственной культуре и образованию было такое же как к собственным деньгам: как к чему-то принадлежащему только им, к тому, что они цепко схватили, вырвав у кого-то из глотки, и никогда никому не отдадут, разве что по сильному принуждению. Будут щеголять знаниями, как щеголяют богатством, но никогда не будут щедро делиться. А с Зараевым был совсем иной случай...
Как бы то ни было, обстоятельства складывались так, что, невзирая на все сомнения, Игорь не видел другого пути, кроме как столкнуть Зараева с Курослеповым. Просто на этом пути надо быть очень осторожным, чтобы не попасть в тайную заминированную ловушку...
Но неужели Гитис может его, Игоря, подставить? "Может, - ответил себе Игорь, - если Гитис действует по заданию Повара." Тогда, целую вечность назад по меркам нынешнего времени, Повар заинтересовался Игорем, потому что ему доложили: есть такой Терентьев, очень думающий, толковый и перспективный парень. На девяносто процентов можно сказать, что только от Гитиса могла исходить такая лестная характеристика - хотя в таких делах никогда не знаешь наверняка. И чтобы Гитис примчался к Игорю, которому несколько лет и весточки не присылал, первым делом по приезде в Москву?.. Такое возможно только в том случае, если и из Парижа Гитис срочно прилетел по вызову Повара, чтобы, после эмоционального взрыва Игоря, Гитис под правдоподобным предлогом вошел с ним в контакт и "скорректировал" участие старого друга в операции "Курослепов".
Тогда, получается, вот она, месть Повара, за то, что Игорь посмел взбрыкнуться - и выдал Повару такое, чего генерал Пюжеев не слышал, наверно, уже много лет? Загоняет Игоря в тупик, из которого есть только один выход - смерть? Нет... нет... Для Повара главное не месть, а такое понятие, как "польза дела". Его люди должны выживать. Для него, подумалось Игорю, "кто выжил, тот и прав", а сложивший голову - уже не его человек, Повару нужны только победители, и он всех своих людей периодически испытывает, так или иначе, не отвернулся ли от них тот "фарт", без которого человек все равно, что покойник. И от покойников избавляется без сожалений.
И, все-таки, Гитис не такой человек, чтобы послать друга на верную смерть. Если он предлагает что-то опасное, значит, знает, что где-то в конце туннеля наверняка есть свет. И, тогда, для Игоря главное - не прошляпить этот проблеск света, свернув по ошибке из главного сквозного рукава в один из глухих тупиков...
- Так что? - спросил Гитис.
- Я все сделаю, - ответил Игорь. - Ты когда собираешься назад?
- Через день-другой.
- Тебе надо будет подождать, пока Курослепов наедет на Зараева и Зараев уже не сможет передать тебе манускрипт. Тогда ты разведешь руками, скажешь: "Ну, раз так, то я тут ни при чем" - и спокойно улетишь.
- Да, разумеется, - сказал Гитис. - Спасибо тебе. Я сам буду поддерживать с тобой связь - меня найти довольно сложно.
С тем он выбрался из машины и пошел прочь. Игорь минуты две смотрел ему вслед. Его поразило, как легко, упруго, почти взмывая над землей движется Гитис: походкой счастливого человека, который весь мир готов играючи поднять. Еще бы, подумалось Игорю, он нашел способ отбояриться от мафиозных денег, которые пытались ему навязать на отмывку - можно представить, какая тяжесть спала с плеч!
Но Гитис думал совсем о другом. Шагая по Москве, легко проскальзывая в людских потоках, он насвистывал "Тунайт" - давний хит из "Вестсайдской истории": "Сегодня вечером мы будем вместе... Сегодня вечером все наши враги будут мертвы... Сегодня вечером он обнимет меня..." Наконец-то ему выпала фантастическая возможность порвать путы, которыми он был стреножен много лет, и он готов был вырываться на свободу, не считаясь ни с чем - не ради себя, а ради любимой женщины, которая ждала его в Париже.