Как только закрылась дверь, Гитлер вскочил. Его правая рука подергивалась. Нервно расхаживая по комнате, он стал кричать, что его окружают предатели и лгуны. Все вокруг слишком низки и слишком подлы, чтобы осознать великие цели, поставленные им. Гитлер перешел на визг. Он стал жертвой коррупции и трусости, а теперь, в дополнение ко всему, его еще и бросили.

Генералы никогда еще не видели Гитлера вышедшим из себя до такой степени. Он грозил пальцем присутствующим и обвинял их во всех военных неудачах. Единственным, кто выразил протест, был Борман. Офицеры удивились, но слова Бормана прозвучали не столько в защиту высшего генералитета, сколько для того, чтобы успокоить Гитлера.

Фюрер еще что-то сказал о Штейнере и бессильно опустился в кресло. В отчаянии он произнес, что война проиграна, затем дрожащим голосом добавил, что третий рейх потерпел крах и теперь ему остается только умереть. Лицо Гитлера превратилось в белое полотно, а тело задергалось в конвульсиях, словно его хватил сильнейший удар.

Вдруг он затих. Его челюсть отвисла, он смотрел перед собой невидящим взором. Это встревожило присутствующих даже больше, чем проявление гнева фюрера. Проходили минуты — никто потом не мог вспомнить, сколько прошло времени. Наконец лицо Гитлера приобрело более-менее здоровый цвет, и он стал подавать признаки жизни. Борман, Кейтель и Бургдорф умоляли его не терять веры. Если она будет потеряна, то все будет кончено. Они стали настаивать на том, чтобы фюрер немедленно уехал в Берхтесгаден, но тот лишь отрицательно покачал головой и неживым, усталым голосом сообщил, что бункера не покинет. Если они хотят уйти, то могут это сделать, но он собирается закончить свою жизнь в столице Германии. Фюрер позвал Геббельса.

Все, кто находился в приемной, слышали практически все. Фегелейн схватил телефонную трубку и рассказал Гиммлеру обо всем, что произошло. Потрясенный рейхсфюрер позвонил Гитлеру и попросил его не терять надежды, пообещав немедленно прислать войска СС.

— Все в Берлине сошли с ума, — сказал он генерал-лейтенанту Готтлобу Бергеру, начальнику главного управления СС.

Для Бергера, который ни на секунду не сомневался в великих целях национал-социализма, существовало только одно решение.

— Вы должны немедленно ехать в Берлин, господин рейхсфюрер, — и, разумеется, взять с собой батальон сопровождения. Мы не имеем права держать здесь батальон, в то время как фюрер собирается остаться в рейхсканцелярии.

Когда Гиммлер не отреагировал, Бергер с презрением бросил:

— Что ж, тогда я поеду в Берлин, и ваш долг — также поехать со мной.

Гиммлер снова позвонил в бункер и стал повторно просить фюрера уехать — напрасно. Фегелейн поднял трубку и попросил своего шефа приехать и просить фюрера лично. Спор продолжался до тех пор, пока Гиммлер не согласился встретиться с Фегелейном в Науэне, городке, расположенном к западу от Берлина — в середине одного-единственного коридора, по которому еще можно было выехать из Берлина.

Гиммлер ожидал Фегелейна в условленном месте встречи вместе с доктором Гебхардтом, которого Гиммлер совсем недавно назначил новым президентом немецкого Красного Креста, после самоубийства профессора Гравица. Через два часа Гебхардт предложил поехать к Гитлеру сам.

Гиммлер с готовностью согласился. Для него было облегчением не ждать больше Фегелейна и уехать к себе в штаб. Он убедительно просил Гебхардта заверить Гитлера в том, что батальон сопровождения фюрера готов защищать рейхсканцелярию до конца. После короткого разговора Гиммлер отправился в северном направлении.

Геббельс все еще находился дома, когда до него дошла весть о припадке Гитлера. Ему сообщили, что фюрер хочет немедленно его видеть. Катастрофическая новость, вероятно, стала для него сильнейшим ударом. Геббельс уже собирался уезжать, когда ему сказали, что фюрер хочет также видеть Магду и детей. Было около пяти часов, когда фрау Геббельс спокойно сказала няньке, чтобы та одела детей для встречи с Гитлером. Дети обрадовались и гадали, даст ли им дядя Адольф шоколад и пирожных. Мать догадалась, что, возможно, они поедут на встречу со смертью. Она натянуто улыбнулась и сказала:

— Вы можете взять с собой по одной игрушке, но не больше.

Семья поехала в бункер на двух машинах. Геббельс хранил спокойствие, но Магда и дети к этому моменту плакали.

Семью разместили в четырех крохотных комнатах, недалеко от апартаментов Гитлера. После этого Геббельс и его жена пошли на встречу. Геббельс заявил, что по примеру фюрера останется в бункере и покончит жизнь самоубийством. Магда тоже была готова пойти на самоубийство, и от этого ее не смог бы отговорить даже Гитлер. Она также настаивала на том, чтобы и шесть детей ушли из жизни вместе с ними. Кейтель наконец освободил зал заседаний для того, чтобы поговорить с Гитлером наедине. Он хотел убедить его поехать в Берхтесгаден той же ночью, а оттуда начать переговоры о перемирии. Как и прежде, едва фельдмаршал произнес несколько слов, как Гитлер тут же перебил его.

— Я уже догадываюсь, что вы собираетесь сказать: "Нужно немедленно принять решение!". — Гитлер перешел на повышенный тон. — Я уже принял решение. Я никогда не уеду из Берлина — я буду защищать его до последнего дыхания!

Кейтель назвал все это «безумием» и чувствовал необходимость «потребовать» от фюрера немедленно лететь в Берхтесгаден, откуда он смог бы руководить рейхом и вооруженными силами. В Берлине это было невозможно, поскольку связь могла быть нарушена в любой момент.

— Ничто не может помешать вам немедленно вылететь в Берхтесгаден, едко заметил Гитлер. — Кстати, я приказываю вам сделать это. Лично я остаюсь в Берлине. Около часа назад я сообщил об этом по радио и не могу нарушить слова.

В тот момент, когда Кейтель сказал с тоской в голосе, что он уедет только с Гитлером, вошел Йодль.

Гитлер вызвал Бормана и приказал всем троим лететь в Берхтесгаден, где Кейтелю предстояло взять на себя командование, в то время как Геринг был назначен личным представителем фюрера.

— За семь лет я ни разу не нарушил вашего приказа, — сказал Кейтель. Но этот приказ я выполнять отказываюсь.

Он напомнил фюреру, что тот все еще верховный главнокомандующий вооруженных сил.

— Просто уму непостижимо, что после того, как вы столько лет направляли и вели нас, вы вдруг отсылаете своих соратников, ожидая, что они сами будут принимать решения!

— Как бы там ни было, все разваливается, и я не могу больше продолжать руководить как раньше, — ответил Гитлер. "Остальные вопросы, — добавил он, — будет решать Геринг".

— Ни один солдат не будет сражаться за рейхсмаршала, — заметил один из генералов.

— Что вы имеете в виду под словом «сражаться»? Предстоит небольшое, но ожесточенное сражение, а если дело дойдет до переговоров, то рейхсмаршал сделает это лучше меня. Я или выиграю битву за Берлин, или умру в нем.

Фюрер заметил, что не может рисковать, чтобы не попасть в руки врага, и застрелится в самый последний момент.

— Это мое последнее и окончательное решение.

Генералы клялись, что ситуация не так уж безнадежна. Шернер все еще обладает достаточными силами, а 12-я армия Венка может повернуть и пойти на защиту Берлина. Через несколько дней у Штейнера наберется достаточно солдат, чтобы начать наступление с севера.

Глаза Гитлера вдруг засветились надеждой. К нему вернулась решительность. Он начал задавать вопросы и вскоре стал детально описывать, каким образом можно было спасти Берлин.

Кейтель сказал, что немедленно лично отдаст приказ Венку. Гитлер стал вести себя как и прежде, настоятельно попросив Кейтеля остаться и вначале съесть тарелочку горохового супа. Было принято решение, что Кейтель и Йодль организуют новый штаб в нескольких километрах к западу, ближе к Потсдаму, для того чтобы можно было без проблем уйти к Деницу, если Берлин будет окружен. Кребсу предстояло остаться в бункере в качестве военного советника Гитлера.

Кейтель и Йодль вышли из руин рейхсканцелярии с корзинкой, в которой лежали бутерброды, коньяк и шоколад, лично заказанные для них фюрером. Стемнело.