- Она знает, что ты меня любишь?
- У меня от нее секретов нет. Жалеет, что так получилось, но по-другому ей поступить нельзя.
- Да... Вот так новость... - Андрей помолчал в задумчивости, затем добавил: - Ну и что! Мне в центр ходить не привыкать. Разузнаю, где вы поселились, и буду приходить в гости. Не так часто, конешно...
- Пока не надоест... А потом отвыкнешь, найдешь себе другую девочку - и все...
- Напрасно ты так... - Он взял ее ладошку и крепко сжал. - Кишки из меня вон, ежли я когда тебе изменю! Хочешь, поклянусь?
- Очень хочу!
- Слышишь, как стучит, - прижал он ее ладошку к груди. - Этим вот любящим серцем клянусь, что ни через год, ни через сто лет ты мне не надоешь, не отвыкну и не полюблю другую! Поклянись и ты.
- И я клянусь... быть верной тебе и нашей любви до самой смерти! Она подставила лицо для поцелуя, но Андрей предупредил:
- Только не по-взрослому, ладно?
- Да ладно уж... - и взяла инициативу на себя.
Подтвердив словесные заверения такими вот действиями, посидели молча, слушая взволнованный стук сердец. Несмотря на предстоящую разлуку, оба чувствовали себя в эти минуты вполне счастливыми. И неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не все то же комарье, заставившее вспомнить о приготовленных веточках.
Вскоре услышали радостный визг, и Тобик ухитрился лизнуть сперва хозяйку, потом Андрея.
- Ты как нас нашел? - удивился тот. - А ну брысь! Ляжь и не топчись по ногам.
- Пойдем уже отсюда, - предложила Марта. - Посидим на навесе, он уже свободен. Я вчера спала там напару с ним. Ветерок, ни одного комарика. Правда, долго не могла уснуть...
- А мы тебя вспоминали, не икалось? Наверно, когда добром поминают, тогда не икается. Хотел прийти, но пока откопали да дотащили зтого "барашка", пока сняли шкуру... Он, несмотря что больной, а жирный оказался и мясистый. И псиной почти не вонял. Идем, а то комарье совсем обнаглело!
На навесе лежало старое ватное одеяло. При свете месяца было видно, что одна сторона его сшита из разноцветных лоскутков. Сложенного вдвое, его хватило для обоих впритирку, но в душе каждый находил, что это даже хорошо.
Едва они умостились, как скрипнула дверь.
- Тобик идем-ка со мной!
Мать отвела пса к будке, привязала, вернулась в сени и тут же вышла снова. Не одна.
- Сюда больше приходить не следует, - услышали они слегка приглушенный голос. - Где поселюсь, пока не знаю, но установить это вам трудностей не составит. Да, передайте...
Тут залаял Тобик, учуяв чужого, и ребята дальнейшего разговора не расслышали.
- Кто это? - спросил Андрей шепотом.
- Наверное, связной партизанского подполья, - ответила она так же тихо.
Проводив гостя, Ольга Готлобовна отпустила пса снова и ушла в хату.
- Часто приходят? - теперь уже громче поинтересовался он.
- При мне второй случай.
- Знали б они, что мы с тобой здесь!
- Мама, возможно, догадывалась.
- Еще мне знаешь, почему жаль, что вас не будет? Теперь, в случае чего, некому будет предупредить, как это было с зерном и барашком.
- Ничего не поделаешь... - вздохнула она. - Мама говорит, что теперь женщинам станет полегче - перестанут, что ни день, гонять на работы. Да и вам не надо будет возиться с малышами.
- У нас окромя них забот хватает. С огородами почти управились, теперь надо подумать о кормах для худобы, о топливе на зиму. Придется также всем подшефным выкопать ямы для картошки, упрятать ее так, чтоб не нашли, если вздумают отобрать на прокорм "новых властей".
В отличие от Марты, всякий раз просившей "посидеть еще немножко", Андрей свидания старался не затягивать дольше полуночи: "во всем надо знать меру". Но в этот раз они просидели, вернее - пролежали, почти до утра: ведь это последнее их ночное свидание здесь, на хуторе. Как будет дальше неизвестно, но лучше - вряд ли...
По погоде непохоже, что наступил сентябрь. Жаркие дни упорно не признают календарной осени, хотя на глазах тают, укорачиваются.
Разве что ночи стали свежей, прохладнее, поубавилось комара. Да еще природа дело свое знает четко: давно спровадила пернатую певчую братию; покинули лиман всевозможные перепончато-лапчатые; потянулись в дальние края журавли; поблекла, без мороза облетает листва акаций, пожухла трава, сады тронула проседь...
Все чаще заставляет вздрогнуть пронзительно-хриплый вороний крик. Разжиревшая на брошенных хлебах, дремлет многочисленная их стая на проводах и крестовинах телеграфных столбов вдоль гравийки, черной тучею время от времени накрывая подсолнухи. Серо подсолнуховое поле, в недобрый час созрел здесь богатый урожай семечек... Впрочем, почему "в недобрый"? Что ни день хуторская пацанва, а также взрослые, забираются в глубь плантации и, пригибая корзинки к ведрам выколачивают семечки запасаются в зиму; полицай, зачастивший теперь в станицу, на "уборку" смотрел сквозь пальцы, видимо, запрещать указаний не поступало. Наши ребята для себя запасы уже сделали, не забыв и про подопечных ребятишек. А сегодня закончили изготовление специальной "мажары" - тележки с удлиненным и расширенным к верху кузовом для подвозки подсолнуховых шляпок и стеблей.
В прошлом году топливо приходилось таскать за километр-полтора из степи на горбу. Пока наберешь вязанку да донесешь - на уроки времени не оставалось. А тут и уроков нет, и торчи - вот они, у самого двора: бери не хочу. Да токо че их таскать на спине, решили ребята, и "забацали" мажару.
- Воще - годится! - похвалил Миша, попробовав возок на легкость качения. - Возить будет - одно удовольствие. С кого начнем?
-Я думаю, с теть Лизы, - предложил Борис. - У нее топить совсем нечем.
- Говорил бы без фокусов: с Верки, а то замуж не пойдет, - не удержался Миша, чтоб не поддеть.
- С Веры так с Веры, - согласился Ванько. - Она того заслуживает. И ты, Мишок, на нее не наедай.
- Я не на нее, а на Шенкобрыся. Не люблю двухличных: думает одно, а говорит другое.
- Посмотрим, как ты себя поведешь, когда какая-нибудь приглянется, заметил Ванько.
- Мне не приглянется. Была охота, воще, - провожай домой, ходи вокруг на цыпочках, а уедут, так еще и чахни из-за них! ...
Это был камушек в огород Андрея.
Не прошло и двух недель, как Марта уехала с Дальнего, а ему кажется не виделись сто лет. Днем еще так-сяк, заботы и хлопоты отвлекают от мыслей о ней, а приходит вечер - тоска и скука зеленая. Тянет сходить в станицу, узнать, где поселил их фрицевский комендант, увидеться, поговорить... Но дел у ребят пока невпроворот, и он решил потерпеть. Четырнадцатого сентября у нее день рождения - заодно и поздравит, и повидаться повод подходящий. Своим намерением поделился с Ваньком и Федей.
- А как ты узнаешь, где они теперь живут? - поинтересовался сосед.
- Подежурю возле стансовета, там зараз комендатура: мать верняк ходит обедать домой.
- Я тоже давно собираюсь проведать тетю, до элеватора тебе попутчик. А хочешь - сходим на разведку вдвоем, - предложил Ванько.
- Да нет, справлюсь один, - отказался он от компаньона. - Меня заботит другое: что бы ей такое подарить в честь важной даты?
- У деда Мичурина розы в палисаде - залюбуешься. Можно преподнести букетик. Они уже редкость, а девчонки цветы любят, - подал мысль Федя.
- Не, это не то... До обеда завянут, станут некрасивыми.
- Если Марта тебя любит, то подарок не имет никакого значения, заверил его Ванько.
- Неудобно заявиться с пустыми руками...
- Тогда подари ей свою линзу от бинокля, - предложил сосед еще один вариант. - Она сама по себе красивая, а главное - как память о комиссаре, спасшем вам жизнь.
Утром четырнадцатого Андрей оделся во все новое, пообещал матери к вечеру вернуться, и они с Ваньком отправились в гости.
На здании стансовета болтался флаг - красный, с белым кругом посередине и черной жирной свастикой. Над парадным входом укреплен в золоченой раме грозный орел с хищным клювом и злобным взглядом; в когтистых лапах держал он все ту же паукоподобную свастику. У ступеней припаркован лимузин который Андрею не раз приходилось видеть на хуторе. Из распахнутого окна доносилась гортанная нерусская речь. Отойдя на почтительное расстояние, он выбрал невдалеке место напротив и стал ждать.