— Правильно ты подумал,— послышался противный голос в наушниках,— скидай весь свой арсенал. — Вряд ли он тебе еще понадобится.

Ну что ж, слушаю и повинуюсь, в противном случае шансов пообщаться вообще не останется.

— Кто такой? — гаркнули мне в уши.

— Неужто не знаешь, Михайло Потапыч. Шерифушка будто не сказал тебе. Представитель власти я. Лейтенант полиции из Васино, Терентий К123. За посягновение на жизнь и здоровье — расстрел.

— Расстрел соленым огурцом. Знаешь, сколько я уже закопал в меркурианский мусор сраных этих представителей власти. И ничего, сам не кашляю. Ладно, начальничек, пошли в дом.

— Уютно тут у тебя, не похоже на логовище злодея. — Внутри действительно было все чисто и справно как у какого-нибудь марсианского лавочника. Ни хабариков, приклеенных к потолку, ни пустых пакетов из-под спиртного, как у паханов прежних времен. Ясно, что здесь авторитет меня грохать не будет, поэтому можно расслабиться.

Хозяин плеснул отдающей гелием шипучки и мне, и себе, не забывая удерживать мой живот в поле зрения своего бластера. А когда алкогольные пузырьки зароились у меня в башке, он поинтересовался:

— Чего ищешь, легавенький, с шустротой достойной лучшего применения?

— Не догадываешься, дядя? Тех, кто раскурочил караван “Дубков” на твоей, кстати, охотничьей территории.

— А тебе-то какое дело, Терентий Инкубаторович? Побродил бы здесь, написал бы рапортик — и в кассу за зарплатой.

— Ты меня не за того принимаешь, бандитский папа. Я из “кротов”, то есть копаю, пока живу.

— Пока живешь. Ведь это можно поправить.

И тут поправку сделал я. Мы сидели друг напротив друга. Иного выхода не было, да и похоже дядька давно зазнался. Ударил его каблуком по волосатому торсу, прямо под косточку, ту, что посередке. Я применил силу после того, как немного выдвинулся вперед на стуле и понял, что дотянусь до оппонента в рывке с места — если крепко ухвачусь руками за сидение. А вторым каблуком сыграл по паханскому запястью, чтоб не захотелось ему воспользоваться пушчонкой. Потом подпрыгнул и сверху запаял торцом кулака в низкий лоб — блатной прием, но безотказный, если попасть. Пахан загремел назад, еще попробовал вскочить, но крепким апперкотом я свалил его с подметок. Затем поставил свой ботинок ему на волосатый кадык. Не пытки ради, а чтобы блатной руководитель не пробовал больше гарцевать.

— Покажи чистые ручки, дядя Миша,— он повиновался, я же быстренько соединил его кисть с радиатором кондиционера хорошими титановыми наручниками. — Теперь ты весь вечер танцуешь с этим радиатором.

Тут какая-то бестия попыталась мне прыгнуть на холку, да только я успел встретить ее локтем, перехватил рукой и шмякнул об стенку. Это кибернетика на меня напала, киберкрыса с зубами из нержавейки и мышцами из электрорезины. Едва стихло возмущенное верещанье, из шкафа полезла какая-то буйно-патлатая голова, которую я чуть не оторвал. Однако, вовремя сообразил, что со мной хочет познакомится роботесса типа “баба-раба”.

— Ты звал меня, господин? — томным, но заинтересованным голосом спросила она. — Какую из двадцати известных мне позиций должна занять я, твоя раба?

— Закройся,— гаркнул я. — Это самая лучшая позиция для тебя вместе с твоим сраным господином.

Она спряталась с недовольным ворчанием: “Я все-таки машина высокого уровня для интеллектуальных, нормальных, анальных и орогенитальных сношений”.

Бластер не годится для тонкой работы, поэтому я сходил в шлюз за сквизером, где оставил его хозяин, ныне ставший столь любезным.

— Так вот, паханушка, отбросить каблуки ты, наверное, не боишься. Но я поступлю не так как ты хочешь. Я частично превращу тебя вот этой штучкой в сопли, а затем покину навсегда. И ты увидишь, как обойдутся с тобой даже твои приспешники. Страшно, да?.. Нет, пожалуй, надо быть гуманнее. Я запрограммирую твою бабу-рабу на то, чтоб она интенсивно любила тебя до полного истощения аккумулятора. В общем, выбирай. Или любовь до гроба, или ты срочно делаешься простодушным, как младенец. И внушаешь себе, что лейтенант полиции — это главный друг человека.

Я достал “трубку гласности” и навел ее на зрачок пахана.

— Если соврешь хоть единой буквой, косматый, я это замечу по состоянию твоего бесстыжего глаза.

Дядя Миша после упоминания о любви до гроба явно занервничал.

— Какие-то крысятники застопорили караван, а ты шьешь это дело мне. Нехорошо, начальник,— грубо, но послушно стал изъясняться авторитет.

— Какие крысятники? Ты и твои подручные — все подряд разбойники, бесстыжие морды. Кому еще было выгодно грабануть караван и потом загнать гафний скупщикам краденого — не вам ли?

— Кому это было выгодно и кому не было… Да мои пацаны — невинные детки по сравнению с теми уродами, которые работают на “Дубки” и “Вязы”, по сравнению с этими бабами-мутантками, да и вообще с теми жутями, которые имеются на Меркурии… Сидишь там в Васино, задом стул обогреваешь, кабаки обхаживаешь и считаешь, что знаешь планетку. Не знаешь ты планетки-то, лейтенант.

— Давай не будем обсуждать мои знания, дядя Миша. Мы все учились понемногу,— я стал облупливать стенку сквизером, делая контур вокруг скованного разбойника. — Твои разбойнички — нормальные воры в законе, с каких это пор они стали брезговать гоп-стопом на большой дороге?

— У меня толковые пацаны, они имеют ровно столько масла в котелке, чтобы не связываться с “Дубками”. Несколько фраеров — не мои они, понял — кем-то были натасканы на мокрую работу с караваном. Кем — непонятно. Сам хотел докопаться, но двое из этой кодлы смылись невесть куда, еще трое отбросили мокроступы один за другим — людям вдруг не повезло. А еще один… — глава местных разбойников замялся, сообразив, что слишком резво раскалывается.

— Где он? Давай уж общаться красиво, дядя Миша. Я в отличие от тебя не испытываю удовольствия, играя на человеке как на пианино, но долг перед юриспруденцией люблю выполнять любой ценой.

— Тьфу, зараза, мусоревич. Этот парень хорошо затырился, но я выведал, где он. Неподалеку от терминатора. Если свернешь отсюда на запад, проедешь ущельем Дикого Брокера, потом через пылевое озеро имени Программистов-Маньяков, и по дороге Харона — приметишь ее по вдавленности в грунт — попадешь к нему в гости. То местечко лишь три дня как с солнечной стороны приплыло. Рисковые старатели любят напрыгнуть на горяченькое — там “бабки” под ногами лежат. Но и ошпарить задницу тоже можно.

Зрачок указывал на правдивость. Я стал собираться.

— Постой, легаш. Зачем обижаешь? Наручники как же?

— На-ка,— я швырнул ему напильник. — Довериться я тебе не имею права, поскольку ты, может, и есть самая главная меркурианская жуть. Но к тому времени, когда я удалюсь от тебя на приличную дистанцию, ты успеешь перегрызть то, что мешает тебе жить по-новому.

Потом я выпустил из шкафа роботессу и ввел коротенькую программу через сенсорную клавиатурку, которая у ней имелась на ягодице.

— Чтобы меня не обвиняли в ущемлении прав заключенных, она будет тебя любить весь день без перерыва на обед. Сейчас благодарить не надо, но с этим секс-марафоном я тебя, считай, пристроил в книгу Гиннесса.

— С огнем играешь,— рявкнул пахан.

— Огонь сейчас в глазах у твоей дамочки.

Я оставил собеседника в позе рабочего-многостаночника, которому надо одновременно выполнить план и спастись от сексуального нападения. Подобрал все оружие и поехал к своим. И вовремя вернулся, потому что они уже собрались загнать старателям запасную турбину и парочку, как им показалось, лишних аккумуляторов, взамен же получить какой-то веселящий газ. Я продавцов с покупателями шуганул и погнал свой ОПОН на поиски интересной персоны.

Терминатор уже сиял на горизонте золотыми волосами, когда мы поперлись через пылевое озеро в режиме глиссады, переходящей в борьбу за живучесть. Гелий пузырился и всходил бульбами, как будто в глубине что-то взрывалось.

— Бульба слева…

— Зыбь справа…

— Тонем… всю эту срань к звезде… — и в самом деле ведомый вездеход, колыхнувшись на пыльных волнах, вдруг нырнул носом, как линкор, получивший три торпеды.