С эволюционной точки зрения логично было бы предположить, что постепенное усложнение организации животных должно неизбежно привести к росту числа хромосом от бактерий к человеку. Но такой последовательности реально не наблюдается.

Рассмотрим таблицу.

Какое из упомянутых животных примитивнее по признаку числа хромосом – очень трудно сказать. Никакой восходящей линии, на верхнем конце которой был бы человек, не наблюдается. Каждый вид сложен по-своему.

В школьном учебнике приводится описание опытов Менделя по скрещиванию различных сортов гороха и его результаты. Главный общий вывод, который следует из этих опытов, состоит в том, что все признаки потомков являются следствием различных комбинаций признаков родительских. В генах родителей может присутствовать значительно больше информации, чем ее проявляется внешне (фенотипически), и то, что было у родителей «записано», но не проявлялось, может проявиться у их потомков. Однако не бывает так, чтобы самопроизвольно появился у организма наследственный признак, никак не присутствовавший ранее в генах родителей.

Эти выводы классической генетики, не учитывающие мутаций, то есть порчи самой генной информации, бывают верны в большинстве случаев по причине редкости мутаций. Они не разрешают одним видам «плавно перетекать» в другие путем беспредельного изменения наследственных признаков под действием отбора, как этого требует классический дарвинизм. Именно за это генетика и была объявлена в СССР буржуазной лженаукой, а сами ученые-генетики во главе с Н.И. Вавиловым подверглись репрессиям.

Когда инквизиторские методы научного поиска стали исчерпывать себя, атеистам удалось взять на вооружение понятие о мутациях. Об этом мы скажем чуть ниже, а пока подчеркнем, что главный способ образования разновидностей, пород, сортов – это различная перетасовка (по-научному – рекомбинация) генной информации, присутствовавшей в исходной прародительской паре. На этом стоит вся селекция культурных растений и животных.

В природе имеются виды с более или с менее богатым генофондом – то есть совокупностью признаков, которые обычно мало проявляются, но все же присутствуют и при необходимом скрещивании и отборе могут быть выведены фенотипически и стать основными для той или иной породы (сорта). Вся работа селекционера состоит в том, чтобы выбрать (селекция и означает в переводе «выбор») те особи, у которых желаемый признак наиболее проявлен, и далее, сводя их в пары, противоположные признаки свести к нулю. Таким образом из богатого генофонда дикого вида выбирается малая, но интересующая селекционера часть, которая и обусловливает качество породы – например, рост, или цвет, или что-то иное.

Если далее перестать тщательно соблюдать чистоту породы и позволить различным породам скрещиваться между собой (если они еще к этому способны), то в нескольких поколениях все породы возвратятся к исходному состоянию дикого вида. Например, если породистым собакам позволить скрещиваться как попало, они очень скоро вернуться к состоянию дворняжек, хотя ни одна из них первоначально не походила на дворняжку. Генофонд дворняжки включает в себя все генофонды породистых собак, все их признаки, но не все в выраженном виде. Обратимость селекции и естественное возвращение к исходному виду служат доказательством устойчивости исходных видов, а следовательно, отсутствия тенденции к эволюционному образованию новых таксономических единиц.

В школьном учебнике показаны основные технические способы селекции, начиная с опытов Менделя, но не подчеркивается, что всякий раз мы выбираем из исходного, как бы достаем разные карты из одной и той же колоды. Эволюция же предполагает, что в процессе такой перетасовки в колоду неизвестным способом подбрасывается новая карта (рис. 17).

Из дворняжки за сто поколений можно вывести дога или болонку, но тот и другая останутся собаками и будут воспринимать друг друга, как собака собаку. Но кошку из дворняжки получить еще никому не удалось.

Значит ли это, что все виды были созданы совершенно неизменными, и все примеры идиоадаптации, приводимые в учебнике, выдуманы? Нет, в отличие от ароморфоза (восходящего усложнения), примеров которому никто нигде реально не наблюдал, примеры идиоадаптации (приспособительного наследственного изменения) в природе часты. В школьном учебнике приводится пример различных видов синиц, которые все похожи друг на друга, но занимают разные экологические ниши – прежде всего кормовые. Приспособление к несколько разным условиям обитания не привело к образованию принципиального нового вида клюва, к примеру, или формы тела, но позволило выбрать из исходного генофонда более удачные для данных условий признаки. Вот к чему сводится роль естественного отбора. В итоге образуются, если так можно выразиться, «дикие породы» или различные виды в пределах одного общего рода.

Точно так же образовались и различные виды галапагосских вьюрков, которых описал Дарвин, специализированные по роду корма и среде обитания. Совершенно верно, что далекие предки этих вьюрков были, вероятно, одинаковыми, но с точки зрения наследственной информации, предки содержали в себе все нынешние разновидности, не приобретя никаких добавлений в свою «генную книгу».

Точно так же различаются близкие родственники других видов: волки, койоты, динго, собаки, относящиеся к одному роду. Вполне возможно, что первозданный собачий генофонд содержал признаки всех этих видов, но потом, в связи с разной средой обитания, часть исходной генной информации закрепилась у одних, а другая часть у других представителей рода. Кроме того, наверняка значительная часть исходной информации во всех нынешних видах уже утрачена, почему довольно редко бывает возможным скрестить два близких вида и крайне редко такие гибриды бывают плодовитыми.