Вечером в палатке у Горличко пили чай. Спать легли уже в темноте. Едва успели задремать, вбежал постовой:
- Конский топот и голоса на вражеской стороне...
Мы вышли из палатки и долго прислушивались: издалека доносился лишь разноголосый хор лягушек да глухое дыхание паровоза бронепоезда "Свобода или смерть!".
Ночь прошла без происшествий. И когда уже рассеялась предрассветная мгла, когда земля пробудилась от сна и родился новый день, вдруг послышались тревожные звуки фанфар, затем грянул духовой оркестр, и точно из-под земли вдали показались шеренги солдат с винтовками наперевес.
За штурмовой колонной белых колыхались знамена, виднелись церковные хоругви на длинных древках. По бокам колонны шли священники в светлых ризах, с крестами в руках, дьяконы с дымящимися кадилами, подростки с подсвечниками.
Лежавшим в окопчиках красноармейцам атакующие со стороны восходящего солнца белогвардейцы казались великанами. Среди бойцов отряда началось замешательство. Уверенные в успехе белогвардейцы быстрым шагом подходили к нашим окопам. Оставалась сотня шагов - и штыковая схватка казалась неизбежной.
На бруствер свежевырытого окопа поднялся командир латышского отряда, и в напряженной тишине раздался его громкий, спокойный голос:
- По белогвардейцам прицельно - огонь!
Огонь из винтовок и пулеметов скосил передние шеренги атакующих, но психическая атака продолжалась.
- В штыки! - скомандовал латыш и первым бросился вперед. За ним поднялись бойцы интернациональных отрядов. Атака была отбита.
Зачем понадобилось организаторам психической атаки бросать против наших окопов своих солдат и офицеров? Ведь мы последнее время отступали и лишь за два дня до этого, впервые после Туймазы, заняли оборону. Вероятно, белогвардейцы хотели показать чехословацкому командованию, как надо спасать Россию от большевизма.
Когда отсвистели последние пули и я собрался в путь, меня остановил Славэк.
- Послушай, товарищ, к нам перебежали два чеха и словак. Они имеют что сообщить. Ты поговори с ними, я буду переводчиком.
Навытяжку, руки по швам передо мной стояли три немолодых солдата.
- Снаряжен бронепоезд с десантом пехоты, чтобы внезапно овладеть городом Мелекесс, - доложил словак-перебежчик.
- Имею важное сообщение, - дополнил его один из чехов. - Сегодня утром войска в обход вашего левого фланга двинулись на Мелекесс...
Я вернулся на станцию, чтобы немедленно доложить обо всем услышанном командующему, но его там уже не было. Связаться с городом тоже не удалось, и тогда я решил любыми путями добираться до Мелекесса.
Последнее задание
Станция Мелекесс. На площади, где раньше обычно стояли легковые извозчики, - ни одной пролетки.
Расстояние от вокзала до ревкома - две версты - я преодолел по-марафонски, бегом. Но в ревкоме не оказалось ни руководителей, ни служащих, хотя был полдень.
- Что случилось? - спрашиваю уборщицу. - Куда девались люди?
- Да ничего не произошло, - отвечает старуха, подслеповато глядя на меня. - А ты, часом, не Кузьмичев?
- Нет, не Кузьмичев, а что?
- Коли не Кузьмичев, так и не спрашивай.
- Так где же начальство, мать?
- Знамо дело где - на митине. Это у них так заведено: утром митин, в обед тоже митин.
- А где сейчас этот митин? - подражая ей, допытывался я.
- Поди, в биоскопе аль на церковной площади.
* * *
Зал кинотеатра был переполнен. Дым, духота. Кому не хватило стульев, стояли в проходах, сидели на полу перед авансценой, на подоконниках.
Пробираясь к трибуне, за которой стоял Валериан Владимирович Куйбышев, я подумал, что легче перейти линию фронта, чем попасть на сцену. Однако это мне все же удалось, хотя и пришлось поработать локтями.
Добравшись до президиума, я шепотом, чтобы не мешать докладчику, сказал председателю собрания, что мне безотлагательно нужно сообщить Куйбышеву важные сведения.
- Нельзя! Закончит доклад, тогда валяй сколько угодно, - не глядя на меня, ответил председатель. - Послушай и ты. Полезно.
- Очень срочное дело, - пытался я уговорить его. Но председатель был неумолим.
- ...Седьмого марта этого года отделение Национального совета Чехословакии, - говорил в это время Куйбышев, - получило первый взнос от французского консула в сумме трех миллионов рублей, а всего по четвертое апреля - одиннадцать миллионов сто восемьдесят тысяч рублей. От английского консула - восемьдесят тысяч фунтов стерлингов. Вот за эти деньги и продан чехословацкий корпус французским и английским империалистам!..
Куйбышев говорил о том, что самолеты белых, на крыльях которых намалеван череп с перекрещенными костями, разбрасывают листовки с призывом убивать коммунистов, что распространяются провокационные слухи, будто убит не Муравьев, а его двойник, что контрразведка белых наглеет с каждым днем. Отравление питьевой воды и пищи красноармейцев, организация террористических групп в нашем тылу, пуск паровозов навстречу нашим бронепоездам, убийства из-за угла - все это стало каждодневным явлением. Но упоенная временным успехом белогвардейщина не замечает, подчеркнул Валериан Владимирович, что в ее организме уже развивается микроб: из районов, захваченных белочехами, доносится ропот народа, испытавшего произвол карателей. Революция расщепила мир, чтобы соединить народы земли!
Куйбышев закончил призывом встать на защиту революции. И я тут же коснулся его плеча:
- Неотложное дело, Валериан Владимирович!
- Что случилось?
Куйбышев недовольно посмотрел на меня: дескать нашел время...
- В любую минуту чехословацкие войска могут ворваться в город!
- Каким это образом? От Мелекесса до линии фронта...
- Они обошли наш левый фланг и идут на Мелекесс, - тороплюсь я.
- Откуда такие сведения?
Куйбышев явно озадачен.
- Я только что приехал с передовой, разговаривал там с перебежчиками.
Куйбышев оглядел зал, подумал, поправил шевелюру и повернулся к президиуму:
- Предлагаю перерыв минут на пяток.
Председатель поднялся, стукнул карандашом по графину, спросил:
- Возражениев не будет? - И, получив согласие зала, предупредил: - В таком разе с местов не сходить!
- Как это случилось? - отойдя в глубину сцены, спросил Куйбышев.
Выслушав меня, подошел к председателю собрания:
- Чтобы не оказаться в ловушке, придется собрание закрыть и всем разойтись.
Когда я вышел из кинотеатра, меня догнал связной Якова Кожевникова бородач Дубинин и повел в домик с вывеской "Бакалейные товары". Это была одна из наших конспиративных квартир.
- Тебе предстоит новое задание, - огорошил меня Дубинин.
- Что это за задание?
- Срочно нужны новые данные о численности войск противника на Волго-Бугульминской железной дороге. - Дубинин критически оглядел меня с головы до ног. - Поэтому тебе прежде всего надо сменить одежонку. В этой куртке ты уже появлялся у белых. Чтобы не искушать их контрразведку, облачайся в солдатскую рвань...
С этими словами он вытащил из-под стола вещевой мешок и бросил его к моим ногам.
Пока я пришивал недостающие пуговицы, без которых невозможно было обойтись, Дубинин приготовил удостоверение на имя выписавшегося из госпиталя ефрейтора.
- С этой липой не пропадешь! - сказал он. - На всякий случай мы тебе подыщем еще и подходящего напарника, и ты сейчас же двинешься выполнять задание. Сведения нужны позарез. Вернешься - доложишь Куйбышеву.
Дубинин открыл дверь в соседнюю комнату и сказал:
- Маня! Сходи-ка на вокзал и присмотри демобилизованного солдатика, едущего на восток. Прикрытие товарищу. Понимаешь?..
Со станции Мелекесс я ушел незадолго до ее захвата белыми. Суетились люди, пыхтели готовые к отправлению паровозы с прицепленными вагонами, где-то вдалеке бухала пушка. Рядом со мной шагал заросший до самых глаз щетиной солдат Василий, которому посчастливилось бежать из немецкого плена. С начала пятнадцатого года Василий батрачил у немецкого помещика под городом Котбус. Газет он не читал, империалистического фронта не разлагал, за революцию не дрался, в полковой комитет его не избирали. Таких, как Василий, петроградские рабочие называли обломками империи.