Магорецкий ничего не сказал, когда Телка отыграла свой кусок. Только один раз, как бы подытоживая, ударил деревянным молотком по столу - и это значило, что он доволен, замечаний нет, можно двигаться дальше.
Анастасию Максовну больше всего поразило, что Нателла на сцене была некрасива, даже уродлива в своем горе. И реакции ее были быстры, энергичны никакой обычной заторможенности. "Это актриса!" - прошептала Настя сидевшей рядом и кутавшейся в черную шаль ближайшей подруге, многие годы работавшей в институте секретаршей ректора, а теперь еще занявшей и должность секретаря антропософского общества. "Ну вот, а ты все ищешь медиума, - сказала подруга мужским прокуренным голосом. - Вот тебе медиум. Она и на сцене уже в трансе". Настя с сожалением покачала головой: нет, нет, она знает, из этого ничего не получится.
Телка держалась в стороне от Настиных антропософских увлечений. Читать Блаватскую и Сведенборга не хотела. "Вы, Настенька Максовна, умная, а мне эта премудрость недоступна", - говорила она, со смехом обнимая хозяйку за плечи. И на еженедельные собрания никогда не оставалась, исчезала из дома, ссылалась на неотложные дела: репетиции, сеанс в Доме моделей, день рождения у подруги, свидание с Протасовым (к которому, кстати, Настя относилась с большим уважением: приятный, интеллигентный, солидный человек, один из лидеров демократов; она всегда покупала его газету и читала его статьи и, встречая автора у себя в коридоре, не прочь была поговорить, а может быть, и поспорить по поводу прочитанного, но тот к дискуссиям не был расположен, отвечал односложно, тут же обращался с чем-нибудь к Нателлочке, и они или закрывались у девочки в комнате, или, извинившись, торопились уйти).
Протасов
Говорил ли Глина с человеком очно или по телефону, он всегда стремился подавить собеседника, навязать ему свою волю. И Протасов спорить с ним не умел, уступал, соглашался. И всегда оставался недоволен собой.
Вот и теперь по телефону Глина говорил так, словно культурный центр дело решенное. Но сегодня, промолчав, Протасов был доволен собой. О чем говорить-то? Говорить больше не о чем. Теперь они с Глиной конкуренты. В конкурентной же борьбе инициатива, темп решают всё. Перехватив, а по сути, украв у Протасова идею арбатского строительства и наполнив ее иным содержанием, Глина решительно взял инициативу в свои руки. Но его, Протасова, как бычка на веревочке не поведешь. Недаром в издательском бизнесе он считался одним из самых крутых и дерзких предпринимателей. "Иногда кажется, что ты мягкий, весь из ваты, - сказала ему как-то жена, но в вату завернут утюг". Она-то говорила это с обидой, но он хорошо понимал, что без жесткости, без упорства, без способности идти до конца никакого дела не сделаешь.
"Этот твой Глина слишком высоко тянется и сумел уже многим встать поперек горла", - сказал вчера Боря Крутов, друг еще с университетских времен. Протасов "вызвонил" его пообедать и в подробностях рассказал о своем арбатском проекте. Боря - умница, всегда и всюду отличник, сделал стремительную карьеру в МИДе, самым молодым в новейшей истории получил ранг чрезвычайного и полномочного посла, побывал российским представителем в ооновских структурах, месяцев пять назад был вызван в Москву и назначен заместителем руководителя Администрации президента. Одним из заместителей.
"Оглянись вокруг, видишь, сколько в этом ресторане знакомых лиц? свободно и весело говорил Боря Крутов; он был в хорошем настроении и явно получал удовольствие от того, что новое положение дает ему возможность разговаривать с давним товарищем чуть свысока. - Из них раз, два, три... трое, как минимум, работают на твоего лагерного кореша. Или, как теперь у вас говорят, - дружбана? Понимаешь, в чем беда таких, как Пуго: у них совсем нет политического чутья (тут Крутов поднес к своему носу сложенные щепотью пальцы и понюхал их). Добиваясь определенного успеха и положения, что в нашей неразберихе, в общем-то, не так уж и трудно, они зарываются и совершенно теряют ориентиры. Им хочется получить все, что видит глаз, и они полагают, что могут. Но, как известно, жадность фраера погубит. Мне нравится, как американцы учат этих наших бандитов: Тайванчик, Япончик и всякая другая колоритная экзотика отлично смотрятся в американских тюрьмах. Но здесь они покупают себе право сидеть не в тюрьме, а в Думе. Или в губернаторском кресле. Покупают. Но теперь - всё, отошла коту масленица. Президент всерьез озабочен тем, что криминалитет идет во власть, и у Администрации есть соответствующие поручения. И в этой связи скажу, что у тебя есть хорошие шансы отстоять свое дело. Ян Арвидович Пуго... Кстати, что за дикое сочетание имени-отчества и фамилии?" "Он детдомовский", - негромко ответил Протасов, думая, что в России о делах такого рода все-таки надо бы говорить потише - особенно в публичном месте.
Произошла смена блюд, и Крутов принялся рассказывать (так же громко, свободно, с теми же радостными интонациями) о том, как по правилам высокой гастрономии следует готовить и сервировать омара, какие вилочки и специальные крючочки используются для извлечения мяса из клешни. "В твоей гостинице обязательно должна быть лучшая в Москве кухня. Мы об этом позаботимся". Они сидели в ресторане "Сергей", что рядом со МХАТом в Камергерском, недалеко от Думы, и одновременно с ними здесь обедали пять или шесть депутатов, лица которых постоянно мелькали на телеэкранах: комитет по безопасности, комитет по делам СНГ, комитет по культуре, еще комитеты и комиссии... "Ты вот что, этот твой арбатский проект изложи вкратце, укажи на все возникшие препятствия, - уже негромко сказал Крутов, когда на улице они прощались возле служебной машины, дверца которой была распахнута охранником. - Я сейчас подумал, что управделами президента может быть заинтересован в такой гостинице. Напиши бумагу на его имя и подай мне, а я приделаю ей ноги. А что же твоя газета молчит? У тебя что, ничего нет на этого парня?" "Будем, будем искать", - кивнул Протасов.
Еще несколько дней назад он дал поручение службе досье посмотреть и доложить, что нового появилось на Пуго за последний год. И теперь, сразу после того, как Глина позвонил и сказал, что вот перед ним сидит Магорецкий, Протасов соединился с редакцией и попросил сделать ему доклад после планерки. "И еще, подготовьте, пожалуйста, все, что найдете на театрального режиссера Магорецкого Сергея Вениаминовича". С этим человеком Протасов хотел познакомиться поближе не только и даже не столько потому, что Глина только что назвал его имя, но потому, что имени этого он почти не слышал от Телки, хотя в ее жизни мастер курса вроде бы должен занимать значительное место. Вообще-то она, демонстрируя тонкую наблюдательность и добрый юмор, охотно рассказывала о нелегкой жизни и пестрых судьбах своих сокурсников, о квартирной хозяйке с ее идеей найти клад и осчастливить всех вокруг; о вечной Младой Гречанке, таинственной институтской секретарше, у которой, как говорят, странное хобби: дома по вечерам она шьет постельное белье и потом раздаривает всем вокруг - своим подругам, преподавателям в институте, даже понравившимся студентам; и, наконец, о собственной мамочке, которая когда-то, совсем еще девчонкой, полюбила всерьез и на всю жизнь румына, Телкиного отца, и, давно расставшись с ним, год за годом мечется по миру, хватая мужиков, сравнивая и отбрасывая в сторону негодный человеческий материал... Но в этом длинном ряду предъявленных (а иногда и сыгранных) Телкой типов и характеров не было Магорецкого. И, когда Протасов просил рассказать о режиссере, о репетициях, она как-то смущалась, отвечала неохотно и односложно или вообще старалась уйти в сторону. Это было тем более странно, что вчера вечером во время выпивки ее сокурсники чуть ли не каждую минуту наперебой вспоминали мастера: так много он значил в их жизни.
Телкины друзья понравились Протасову. Трогательные великовозрастные дети: всё в их жизни зыбко, все неопределенно - всё впереди. И Верка Балабанов, провинциальный демон, и простенькая, живая и смешливая Василиса, не отрывающая влюбленного взгляда от своего Базыкина, и сам Гриша Базыкин, спокойно, уверенно и дерзко отказывающийся раскладывать жизнь по знакомым полочкам: нет, долой Булгакова, долой Горького, долой устоявшиеся каноны... "В школе нас учили, что материя первична, а сознание или даже дух вторичны, - сказал он вчера, держа на ладони низкий стаканчик с водкой так, словно это был череп Йорика. - Но с какой стати материя начинает мыслить? Ей это зачем нужно? Случайно, что ли? То есть вся жизнь - результат нелепой случайности? Нет, материализм - это бред какой-то". "Всё и вся мыслят только от скуки, когда нет других развлечений, - сказал Верка. Он полулежал на диване тоже со стаканом в руке и задумчиво глядел в потолок. - Материя, дух... ах ты мой Шекспир ненаглядный, тебя волнуют пузыри земли..." Протасов давно отвык от студенческих тусовок, забыл, что можно, выпивая, полночи толковать о духе и материи, о мировосприятии Горького или о нравственном сломе (или подвиге?) покойного Эфроса, с подачи властей принявшего "Таганку", когда Любимов остался на Западе.