- Кажется, ты знаешь им цену, - довольно зло заметил Антон.

- Чему я знаю цену? - улыбнулась женщина.

- Цену своим коленям.

- По крайней мере, мне кажется, что они у меня вполне приличны. Разве не так? Но почему мы начали говорить о моих коленях?

Сухов понял свой проигрыш: мог и не обратить внимания на это якобы невольное движение. Но сработала врожденная непосредственность, которая прежде никогда Антону не изменяла. Он успокоил себя, мол, все к лучшему, главное - всегда оставаться самим собой.

- Послушай, Гиата, ты, должно быть, плохо читаешь мои мысли...

- Ошибаешься, Антон, именно таким я тебя и люблю.

Это "люблю" прозвучало для Сухова точно выстрел. Он решил немедленно уйти, оставив эту психопатку со всеми ее ретортами, осциллографами, серафимами... Но, сам не зная почему, он улыбнулся и спросил:

- Любовь с первого взгляда?

- Думаю, не следует считать мои взгляды, Антон. Мы можем сбиться со счета.

- Ты опять имеешь в виду, что наша встреча не случайна?

- А разве в этом мире есть что-либо случайное? Буквально все от чего-нибудь зависит, чему-то подчиняется. Законы природы: физики, биологии, физиологии... Понимаешь?

- Яснее некуда.

- Вот и наша сегодняшняя встреча тоже кем-то запрограммирована.

- Тобой запрограммирована?

Гиата удовлетворенно улыбнулась, прищурившись. Сухов почувствовал, что его охватывает неодолимое желание грубо отругать эту самодовольную, не в своем уме красавицу...

- Антон! - вдруг окликнула его Гиата, и с ее лица мигом исчезла маска приветливости. - Ты ведешь себя как мальчишка! Если тебе кажется, что я легкомысленно болтаю с тобой, то ошибаешься. Я жду, когда же ты, наконец, придешь в себя, успокоишься. Ты сидишь взвинченный, злой... Откровенно говоря, я немного разочарована. Не вижу в твоем взгляде настоящего интереса. Почему ты не пьешь кофе? - Последние слова прозвучали почти как приказ.

Антон смотрел на Гиату с нескрываемым раздражением и неприязнью.

- А чем, по-твоему, я должен заинтересоваться? Причудами моего появления здесь? Так поверь, я очень удивлен и заинтригован всем сегодняшним, но если ты ждешь, что...

- Кофе остынет, - произнесла Гиата вновь кротко и миролюбиво. Хочешь, я включу музыку? Что ты любишь?

- Ничего.

- Тебе плохо со мной? - спросила Гиата тихо, с интимной грустью, словно знакомы они уже много лет. - Хандришь... Ты не в духе. Я - причина твоего раздражения, Антон? Ты только скажи, какою хочешь видеть меня, и я стану такой... Скажи, что во мне тебе не нравится, и я постараюсь исправиться. Ты пойми меня, Антон... Я капризная, взбалмошная особа, и знаю это, но я прежде всего человек и ничего не могу поделать с человеческими недостатками.

- Ты давно была у психиатра?

- Спасибо за откровенность. Но психиатр мне не нужен. И вспомни-ка, Антон, припомни, не сам ли ты пришел ко мне, я не звала тебя, не приглашала, но, видимо, кто-то свыше предопределил нашу встречу, какой-то мудрый случай...

- Рассчитанный тобою.

- Смешной ты, Антон. Оказывается, совсем не понимаешь шуток. Просто я пошутила, разговаривая с тобой. А что я могу рассчитать? Я обыкновенная женщина... Ну, не совсем ординарная, но... Кого теперь удивишь умом, способностью мыслить... А нашим знакомством мы обязаны моему Серафиму, он у меня большой шутник, а я и не возбраняю ему шутить... Веселее жить... Я обыкновенная, одинокая женщина, Антон...

Сухов с тоской вспомнил о жене, о детях. С радостью подумал о завтрашнем дне. Рабочий день. В который уже раз захотелось встать и пойти домой. Но неведомая сила удержала его.

4

Я против любой экспансии: научной, военной,

литературной... Жизнь прекрасна простотой своих

сложностей, гармонией, таинственностью неведомого, еще не

открытого и не разгаданного. И не нужно торопиться.

Человечеству дано великое благо - каждому поколению заново

открывать для себя мир, который якобы несовершенно

устроен, но не это ли несовершенство и таит в себе

привлекательность, возможность открытий, ибо вполне

совершенна только смерть.

Антон Сухов выбежал на магистраль и остановил геликомобиль. Было далеко за полночь. День, который обещал стать таким приятным, почти идиллическим, и превратившийся внезапно в свою противоположность, наконец закончился. Сухов сидел в кабине машины совершенно опустошенный. От избытка событий и впечатлений донышко душевного сосуда не выдержало, вытекло все: мысли, слова, желания, силы. Он попытался припомнить сегодняшнюю операцию, которая сейчас не казалась такой удачной, как утром. Уверенности в том, что с больным все хорошо, как не бывало.

"Следовало позвонить в клинику, спросить... Все нужное вылетело из головы при разговоре с этой сумасшедшей Гиатой. Сумасшедшей? Как бы не так..."

"Вероника, безусловно, спит уже. И дети спят. После операции, когда я уходил домой, больной дышал самостоятельно. К тому же ночью дежурит опытная бригада..."

Антон старался думать о чем угодно, только бы не вспоминать про Гиату. Но, вопреки здравому смыслу, он ощущал ее присутствие и в кабине машины.

Хотелось спать, но в утомленном теле преобладало нездоровое возбуждение. Антон закрыл глаза и дремал, как частенько дремал на ночных дежурствах - сторожко, не теряя способности все слышать, чувствовать. Нередко спал так и дома, не раздеваясь, в кресле возле стола. Такой сон для него привычен. И лишь иногда, когда бывал переутомлен до крайности, как вот сейчас, ему требовалось полное расслабление, необходимо было провалиться на несколько часов в пропасть полного забытья.

- Вы врач? - спросил геликомобиль.

- Да, - машинально ответил Антон, а виделась ему большая прозрачная камера наркозного аппарата, и почему-то на этом прозрачном колпаке сидела Гиата, подогнув под себя ноги, блестя красивыми коленями, и таинственно улыбалась. Правой рукой она поправляла и разглаживала на плече золотистые волосы, а левой держалась, чтобы не соскользнуть с гладкого стеклянного купола наркозного аппарата. Под колпаком ритмично сокращался дыхательный мех. Рядом на пульте мигали датчики газоанализатора. Анестезиолог Митрофан сидел на круглом стульчике возле аппарата.