И волшебная сказка отправилась дальше, вместе с тенью нищего Бога, бредущего по белым дорогам земли.
Когда Святой Петр обращался к Богу, дед Георге вставал, низко склоняя белую свою голову в знак глубокого смирения и послушания. И голос Святого Петра и его почтительность были так похожи на голос и речь самого рассказчика, что дети, слушая сказку, тут же вспоминали деда Георге и улыбались ему, хотя они его и не видели. А голос Господа Бога не был похож ни на один из известных им голосов, и все же это был голос близкого человека.
Господь говорил на мягком деревенском молдавском наречии, шепотом, отчетливо, но шепотом; три пары ушей и три головы, обращенные к нему, внимательно вслушивались в его речь.
...В сказке наступала ночь, как наступала ночь за оконцами дома деда Георге. Стоя у порога ветхого домика, Господь просил приютить и накормить его.
- Входите, люди добрые, входите. Место, слава Богу, есть. А вот еду мне взять неоткуда, ведь я бедная вдова с тремя детьми.
Дед Георге распахнул дверь. Господь и Святой Петр вместе с ночным ветром вошли в гостеприимный домик, где трое детей плакали от голода. А женщина пекла лепешку из золы, чтобы обмануть их голод.
- ...Только собралась бедная женщина вынуть из очага жалкую лепешку, и что же она видит?..
Широко раскрытые и сияющие, словно солнце, глаза детей ждали продолжения.
- ...Хлеб величиной с солнце... Свершилось чудо. Нищий, сидевший у очага, оказался самим Господом Богом.
Молчание и тьма кромешная.
- Дед Георге, где ты? - громко позвала Ольгуца.
- Здесь я, барышня.
Ольгуца провела ладонью по глазам. Ее пронзил страх, что дед Георге и есть сам Господь Бог и что она его потеряла.
* * *
- Дед Георге! - послышался вдруг голос из-за двери, прервав долгое молчание.
- Это мама, - шепнула Ольгуца, соскакивая с лавки. - Прячьтесь скорее! Сюда-сюда! Готово, дед Георге!
- Целую руку, барыня. Давненько вы здесь не были! - встретил дед Георге госпожу Деляну, которая вошла в комнату с тремя пальтишками в руках.
- Ничего, и без меня есть кому приходить сюда! Где же они?
Дед Георге окинул взглядом комнату...
- Было здесь трое козлят, да, видать, съел их серый волк!
Вспомнив, как отыскал волк в сказке трех козлят - и особенно одного из них, - Дэнуц не выдержал и рассмеялся. В ответ послышался звонкий смех. Пошарив рукой в темноте, госпожа Деляну обнаружила его источник: три головы высовывались из-под стола со старыми книгами. Тем временем дед Георге засветил лампу. На белой стене промелькнули синие тени трех медведей, вылезающих из берлоги.
- Теперь тебе и подметать не придется, дед Георге! - улыбнулась госпожа Деляну, указывая ему на чулки детей.
- И то правда! - согласился дед Георге. - Уж такие у дедушки хозяйственные внуки. Из ряду вон!
Раздался новый взрыв смеха.
- Чему вы смеетесь? - спросила госпожа Деляну, глядя по очереди на каждого из детей.
- Будь здоров... крестный! - только и смогла вымолвить Ольгуца, задыхаясь от смеха.
- Что ты там бормочешь?
Дети переглянулись. И из их широко раскрытых глаз снова брызнул смех; держась руками за живот, с мокрыми от слез глазами, они катались по лавке и по полу.
- Что с ними, дед Георге?
- Дети, они и есть дети, барыня! - закусил ус дед Георге, сам едва удерживаясь от смеха.
- Крестный, мама, крестный!
- При чем тут крестный? Какой крестный? - удивилась госпожа Деляну.
Моника и Дэнуц плакали от смеха. Ольгуца завывала, раскачиваясь, точно плакальщица.
- Сказка о волке и трех козлятах, барыня! - пожал плечами дед Георге, уже не в силах сдержаться от смеха.
- О волке?
- Дедушка и вам эту сказку рассказывал, да вы тогда малы были. Так вот...
Кашель прервал его на полуслове. Прижав руки к груди, дед Георге нетвердыми шагами вышел из комнаты, унося с собой кашель. Некоторое время смех и кашель звучали одновременно, точно какой-то странный жалобный звон. Потом смех стал затихать и, наконец, совсем смолк. Что-то чужое вошло в домик деда Георге и затаилось в черной тени, под навесом, куда не доходил свет от лампы. Все ждали, затаив дыхание, окончания приступа кашля. На личиках у детей высохли последние слезы радости, горькие слезы навернулись на глаза их матери.
Копоть черным копьем вылетела из лампы и поднялась вверх.
Через некоторое время дед Георге снова вступил в полосу света.
- Ну, дети, пора уходить. Попрощайтесь с дедом Георге, а ты, Дэнуц, простись перед отъездом... Поправляйся, дед Георге, и не выходи из дома ни завтра, ни послезавтра... пока я тебе не разрешу. Слышишь, дед Георге?
Дэнуц украдкой вздохнул: он и позабыл, что уезжает. И Моника тоже совсем позабыла об этом.
Дед Георге снял образок в серебряном окладе, поцеловал и протянул Дэнуцу.
- Да хранит тебя Господь. Расти большой и сильный... на радость всем...
Голос у него был хриплый, голова низко опущена.
Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Дэнуц наклонился и поцеловал руку, которая протягивала ему образок. Склонившись еще ниже, чем Дэнуц, дед Георге поцеловал руку сына своих господ.
...Было уже поздно, когда дед Георге, сидевший на краю лавки, вдруг поднял голову и внимательно оглядел комнату: пахло сажей. Лампа уже давно коптила. Стекло было черным. Дед Георге потушил лампу и снова уселся на край лавки. Уезжает Дэнуц, скоро уедет и Ольгуца... А потом и он сам...
* * *
- Мама, а почему три ключа? - спросил Дэнуц, входя в спальню следом за госпожой Деляну.
На кольце с ключами от двух сундуков Дэнуца вместо двух позвякивали три ключа. Два толстых и тусклых, один тонкий и блестящий.
- Потому что у тебя два сундука и один чемодан.
- И один чемодан! - встрепенулся Дэнуц.
Госпожа Деляну улыбнулась.
- Этот, да, мама? - спросил он, с надеждой и недоверием указывая на синий сафьяновый чемодан, стоящий на кушетке.
- Конечно, Дэнуц. Я тебе его дарю.
К величайшему изумлению госпожи Деляну, Дэнуц выбежал из спальни, хлопнув дверью... и, возбужденно жестикулируя, вернулся в сопровождении Ольгуцы и Моники.
- Мама, Ольгуца мне не верит! Вот смотри: чемодан, от которого вкусно пахнет. Что я тебе говорил!