– Алло! «Перевал»? «Перевал», дай «Курьера»! – закричал он. – Как там на 42-й? Хорошо, доложите через десять минут…

Расстегнув ворот бушлата, ан…енко устало опустился на ушаковскую койку.

– Организуй чай, – обратился он к Ушакову, дырявя глазами дощатый пол, – и закуску. Да побыстрей.

Женщина и Д. сели рядом с ним.

– Тепло у вас! – улыбнулся Д. и потер руки.

– Комбатушка! – подмигнула Ушакову женщина. – Что же ты тянешь с чаем? Видишь, намерзлись мы. С дороги. Устали.

Ушаков надел ботинки и вышел из комнаты. Я услышал его сиплый голос из-за стенки: он что-то говорил командиру минометной батареи старшему лейтенанту Климову. Через несколько минут комбат вернулся.

– Сейчас будет вам чай, – сказал он, пряча глаза.

– Вот и умничка! – засмеялась женщина.

Кроме нее, ан…енко, Д. и комбата, в комнате остались заместитель командира полка Ляшенко и я. Все остальные вышли в ту минуту, когда ан…енко связывался с «Курьером».

Опять затрещал телефон, ан…енко, сняв трубку, молча выслушал доклад.

Ушаков сел на мою койку. Достав из тумбочки 12-й номер журнала «Юность» за 88-й год, принялся читать. Я вытащил пачку сигарет. Закурил.

В комнату вошел старший лейтенант Климов с полотенцем, чайником и шестью металлическими кружками в руках.

Он поставил их на приземистый столик между двумя койками, наполнил каждую до краев крепчайшим чаем. Вытерев капли с поверхности стола, Климов вышел. Потом опять вернулся – принес миску душистого жирного плова из тушенки и остатков риса.

Я старался не смотреть Климову в глаза: было неловко оттого, что старший лейтенант превратился в официанта. Да и сам Климов смотрел в пол.

– Комбатушка! – позвала женщина. – А, комбатушка-а…

– Что вам? – спросил Ушаков, не отрывая глаз от журнала.

– Комбатушка, что ты там читаешь? – Она ловко вскинула ногу на ногу.

– Вам непременно надобно знать?

– Какой, однако, хмурый, неприветливый сегодня комбат, – сказала она с легкой обидой, разглядывая тлевший кончик сигареты.

– А и правда, – спросил дружелюбно Д., – чего ж там интересного в твоем журнале, что ты все глядишь в него да глядишь, аж не оторвешься. Тут, понимаешь, женщина красивая сиди г, а ты – ноль внимания. Нехорошо-о!

– Я читаю, – сказал Ушаков, стараясь говорить как можно спокойнее, – отрывок из нити Антона Антонова-Овсеенко «Берия».

– И что же, – спросила женщина, затушив окурок с окровавленным фильтром в пустой консервной банке, – пишет этот ваш Фсеенко?

– Про сталинскую мафию, – ответил Ушаков. – Могу зачитать.

– Читай – и то веселей будет, – сказал Д. и недоверчиво улыбнулся, поглядев на Ан…енко.

Упершись спиной в стену, а взглядом в комбата, Ан…енко закинул руки за голову. Он курил, перебрасывая сигаретку из одного уголка рта в другой.

– «…Всякий клан, – начал читать Ушаков, – п-предполагает наличие родственных связей. Их не было ни в лагере Берии-Маленкова, ни в г-группе Жданова. Каждый клан действовал на здоровой основе бандитского братства, когда сообщников объединяют единая цель и общая опасность гибели от руки конкурента…». Ч-читать дальше или не хотите?

– Не надо, – властно махнул рукой Ан…енко. – Распустили прессу – пишут, что хотят. Всю нашу историю дерьмом облили. Ничего святого не осталось. Мерзость сплошная. – Он враждебно посмотрел в нашу с комбатом сторону.

– И правильно сделали, – сказал Ушаков, отрывая глаза от страницы и парируя мутный взгляд полковника, – что сняли засов со рта прессы. Иначе мафия будет процветать.

– А что, – вмешался Д., – сейчас, когда про мафию стали писать в каждой газетенке, ее разве поубавилось? Меньше ее сейчас, чем во времена безгласия?!

– Нет, – процедил комбат, – не меньше. И з-знаете почему?

– Почему? – переспросил Д.

– Потому что, – ответил Ушаков, – мафия проникла всюду. Она сидит даже в этой к-комнате.

Где-то за горой несколько раз кашлянула безоткатка. Д. нервным движением руки схватил со стола кубик сахара.

Бросив его в рот, несколько раз звучно хрустнул.

– Это какая же мафия? – спросил он. – Поясни-ка!

– А т-такая! – огрызнулся комбат, вскакивая с койки.

И тут он сбивчиво, заикаясь, рассказал про афганские КамАЗы, которые ходили в Панджшер в сопровождении БТР № 209 и БМП без номера, место постоянной дислокации которых – КП подполковника А.

– В Панджшер, к Ахмад Шаху, – хрипло выкрикивал комбат, – ма-машины шли доверху загруженные, обратно же возвращались п-порожняком. А один КамАЗ А, пустил на б-бакшиш[43] старшему начальнику…

– Товарищ подполковник, – Д. оборвал Ушакова, бешено вращая глазами, – вы только что всем нам нанесли оскорбление! Ваши обвинения бездоказательны! А потому, товарищ подполковник, немедленно выдь отсюда! Немедленно! Ты меня понял?!

– П-п-понял… – Ушаков махнул рукой, схватил «Юность» и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

В комнате вновь установилась густая тишина. Подполковник Ляшенко курил сигарету за сигаретой. Д. зачем-то .развязал шнурок на ботинке, а потом опять завязал.

Ан…енко потянулся, хрустнув лопатками.

– Знаете, – сказала мне, нарушив молчание, женщина, – а наш комбатушка контуженный. И в психушке не раз сидел. Нервы у него сдали. Но мы ведь об этом никому не расскажем, правда ведь?

Она нежно улыбнулась, чуть опустив ресницы на глаза.

– Одно слово – псих! – мрачно, почти про себя сказал .Ан…енко. – Подполковника А, обвиняет в грабежах, меня – в расстреле мирных… Псих. Ладно, хватит о нем – много ему чести… Я вот только что из Термеза вернулся. Ездил смотреть, что там за городок ждет дивизию. Заодно с братом повидался.

Д. стучал пальцами по табурету.

Ан…енко нагнулся и достал из сумки батон колбасы, виски, несколько бутылок пива и копченую рыбу.

– В термезских озерах, – он едва улыбнулся уголком рта, – чудесные лещи. Вот пересечем границу, приглашу вас на рыбалку.

– Благодарю, – сказал я, – Понимаете, – Ан…енко принялся разрезать рыбину на несколько равных кусков, – такие психи, как этот комбат, пытаются теперь из меня сделать козла отпущения, эдакого советского лейтенанта Колли. А какой Колли преступник?!

На войне либо ты убиваешь, либо – тебя. Другого не дано…

Ан…енко налил в кружки пиво. Сдул со своей пену. Д. посмотрел сквозь рыбью чешуйку на электрическую лампочку.

– Красота! – улыбнулся он.

– Вот Ушаков, – продолжал после недолгой паузы Ан…енко, – во время последней операции не бил по кишлакам. А это преступление. Потому что на его участке «духи» смогут в любой момент без риска для себя открыть огонь по нашим колоннам.

Он осушил кружку до дна. Стряхнул желтые капельки с усов.

Алые женские ногти впивались в жирное рыбье мясо.

– А что мне было делать, – спросил сам себя Ан…енко, – когда все они из кишлака начали спускаться вниз к нашей заставе? Откуда я знал, кто там прячется под чадрой?! Ведь то запросто могли быть переодевшиеся в женское платье «духи». Они подошли бы вплотную к заставе и всех наших перестреляли, выбили бы всех до единого. Солдатики и пискнуть бы не успели. Так что я вынужден был открыть огонь. Правда, сначала я все-таки дал очередь поверх голов. Но они продолжали спускаться. У меня не оставалось выбора… Между прочим, приказ был – стрелять. И я выполнял приказ. А комбат Ушаков – нет! Если «духи» укроются в зоне ответственности его батальона и начнут лупить по нашему арьергарду, виноват будет Ушаков, и никто больше! Он совершил преступление: тут не может быть никаких сомнений.

Я внимательно посмотрел в глаза Ан…енко. Он был надежно прикрыт непроницаемой броней благих намерений.

– Вот скажите, – Ан…енко встретил мой взгляд, чуть прищурив глаза, – что важнее для советского командира: уничтожить «духов» и вместе с ними немного мирных, но при этом спасти своих солдат, или же проявить пассивность и допустить уничтожение нашей, советской заставы? Думаю, любой офицер в здравом уме изберет первый вариант. А потом – разве они пощадили Юрасова? За него надо было отомстить. Ладно… Святых больше нет и, по всей видимости, уже не будет. Выпьем за все хорошее.